В молодости Чаадаев был великосветским денди (во многом прообразом пушкинского Онегина). Путешествуя за границей, он пережил внутреннее обращение к Богу.

Публикация в 1836 году в московском журнале "Телескоп" его первого "Философического письма", вызвало шок в русском образованном обществе. Парадоксальностью своих утверждений он завоевал пьедестал основоположника российского западничества. Никто ни до, ни после Чаадаева не смог так остро и глубоко ощутить надлом в историческом пути России, отторгший ее от общеевропейского процесса, духовным сосредоточием которого он рассматривал Римское католичество. В шестом "Письме" он утверждал, что папство "возникло по существу из истинного духа Христианства", что оно является "видимым знаком единства," "знаком воссоединения." Следует отметить, что хотя Чаадаев не был ни профессиональным философом, ни историком, его "Письма" оказали формирующее влияние на развитие русской религиозно-политической мысли.

На Чаадаева обрушился вал критики со стороны А. Пушкина, Ф. Вигеля, Д. Татищева, П. Надеждина, А. Хомякова и других. Министр народного просвещения граф С. Уваров увидел в творении Чаадаева "систематическую ненависть человека, хладнокровно оскорбляющего святая святых и самое драгоценное своей страны" Чтобы не допустить дальнейших соблазнов и изолировать его от общества, Николай I объявил Чаадаева сумасшедшим. Последние годы жизни Чаадаев проживал в Москве под надзором полиции.

Из глубины российской трагедии нашего века, слова Чаадаева выглядят потрясающим пророчеством: "Мы принадлежим к народам, которые как бы не входят составной частью в род человеческий, а существуют лишь для того, чтобы преподать великий урок миру."