Конечно, жития и рассказы о чудесах содержат свою долю осуждения «хмельного пития», и они никоим образом не противоречат крайнему осуждению опасностей пьянства в дидактической литературе. Многочисленные поучения и епископские послания сообщают об обстановке, в которой развивалось тяжелое пьянство: часто оно сочеталось с сексуальными намеками и совокуплением на публике, языческими ритуалами и песнями, кощунственными шутками и играми3. Согласно истории о явлении Богородицы св. Василию Великому, пьянство — «душам человеческом губител»; оно «умь погубьляеть» и «тело погубьляет и смерти предает». «Хмельное питие» не позволяет верующим ходить в церковь, придерживаться постов и читать книги: «Богу молитися не хощет, рукам слабость и трясение, ногам болезнь». Среди мирян пьянство ведет к недозволенному сексу, разлучению супругов, спорам и судебным разбирательствам. При всем зле, которое несет «хмельное питие», анонимный автор этого текста тем не менее не защищает трезвенников. В самом конце своих наставлений Богородица говорит: «Веждь, чадо, яко не зло есть еже пити вино, но зло еже опиватися до пьянства в неподобно время» 4. В этом тексте моральные и практические результаты пьянства полностью

112

переплетаются друг с другом, как и его физические и социальные последствия.

Случай из жития новгородского юродивого Николы Кон-чанова иллюстрирует точку зрения, которую высказала Богородица св. Василию: божественный запрет касается интоксикации и ее последствий, а не употребления алкогольных напитков самих по себе. Один новгородский вельможа устроил пир и пригласил в гости юродивого Николу Кончанова. Когда Никола пришел, хозяина не было дома, а слуги обругали юродивого, побили и вытолкали взашей. В отличие от чуда, совершенного Иисусом в Кане Галилейской, блаженный Никола сделал так, что бочки с вином оказались пустыми. Только после того, как хозяин принес извинения за поступок своих слуг, Никола наполнил бочки обратно, и притом вином лучшего качества 5.

Поскольку монахи и монахини, по общему мнению, принимали «ангельский образ», случаи пьянства в монастырях особенно тревожили церковных авторов. Еще в XI в. митрополит Иоанн II выступал против «хмельного пития» во время монастырских праздников, «ако пьяньство иного зла последуеть: невздержанье, нечистота, блудъ, хуленье, нечистословье, да не реку злодеянье к симъ и болезнь телесная» [Канонические ответы 1908:16-17]. Церковные и государственные авторитеты и даже обычные миряне продолжали еще и спустя столетия жаловаться на пьянство клириков (см. примеры: [Прыжов 1991: 50-59,75-76,111,116; Smith, Christian 1984:168-172; Segal 1987: 35]). Иосиф Волоцкий в «Уставе» строжайше запретил пьянство в своем монастыре, подчеркивая, что пристрастие русских к хмельным возлияниям далеко превосходит допустимое отцами церкви умеренное питие [Boldewskul 1993: 68]. Согласно Житию Корнилия Комельского, в своем Уставе он не только запрещал монахам пить в монастыре, но также и получать от кого-либо милостыню на «питие пианьственое». Считая, что пьянство — «родителница всякой злобе», он желал своим Уставом отсечь «главу змиеву пианства» 6. Антоний Сийский также запретил пьянство в своем монастыре, несмотря даже на то, что, будучи послушником в Пахомиево-Кенском монастыре, он работал на пивоварне 7. В своих посмертных наставлениях Алек-