Во времена гласности некоторые советские ученые рискнули порвать с концепцией классового антагонизма, которую разрабатывали их старшие коллеги. Ю. В. Крянев и Т. П. Павлова отказались от идеи открытого конфликта, но сохранили соответственно благожелательный и неблагожелательный взгляды на язычество и христианство, свойственные советской марксистской традиции. Они подчеркивали, что пессимистическое и аскетическое христианское мировоззрение было чуждо оптимистическому, реалистическому и демократическому духу традиционной русской языческой культуры. Авторы превозносили

Двоеверие и народная религия

17

русскую средневековую «светскую» культуру, которая вела свое происхождение от язычества, но довольно мало сказали о русском православии, — кроме утверждения, что в конце концов оно было преобразовано, чтобы приспособить его к преимущественно языческой основе ([Крянев, Павлова 1989: 304-314], см. особенно с. 313).

В. Г. Власов признавал за христианством больше влияния, отстаивая идею «добровольного и стихийного принятия христианства русскими земледельцами», но допуская, однако, что «народное православие было далеко от ортодоксии, о чем свидетельствует... сохранение двоеверия» [Власов 1988:15]. Во многих отношениях он вернулся к позиции Е. В. Аничкова, видя в крестьянской религии языческое мировоззрение, перелитое в христианскую форму: «Язычество просто и непосредственно переливается в христианство, языческие чародеяния перерастают в христианские чудеса, волхв-чародей становится христианским святым — вот народная философия того времени» 3. В. Г. Власов также соглашался с тем, что христианизация сельской России датируется XV веком, когда жили первые святые из крестьян и когда крестьянство стало размечать сельскохозяйственный цикл по церковному календарю. В отличие от своих дореволюционных предшественников, В. Г. Власов уделил больше внимания влияниям, шедшим от элиты к крестьянству и от крестьянства к элите, чем конфликту между ними.

Семиотическая школа Бориса Успенского и Юрия Лотмана выдвинула идею о том, что неотъемлемым сущностным свойством русской культуры является двойственность (не имеющая отношения к общественным классам). В их «бинарной» системе с «субъективной точки зрения „носителя языка«» исходным является противостояние, конфликт между старым и новым [Lotman, Uspensky 1985:33]. В Средние века «старым» было язычество, а «новым» христианство. Ощущение «носителя языка», что противоположности должны быть дуалистичны, было столь сильно, что все неправославные движения, включая русские ереси и римский католицизм, следовало понимать как формы язычества. В то время как «носитель языка» мог бы осудить и отвергнуть «старое», сама эта противоположность сохраняла «старое» живым [Ibid.: 39-42]. Б. А. Успенский применил эту