Попав в общий для Ипатьевского и Хлебниковского списков летописный источник, вставки, внедренные в перевод Малалы на Литве в XIII в., подверглись небольшим изменениям. Глосса «иже и Сварога нарекоша Епгпьтяне», внесенная в первый отрывок (о Фео-сте) из второй книги Малалы, показывает, что летописец не узнал в Свароге славянского божества, приняв его за бога египтян. Еще два раза он считает нужным подчеркивать, что речь идет о египетском боге: «Сего ради прозъваша и богъ Сварогъ», «сего ради прозваша и Сварогъмь и блажиша и Егупьтяне». Очевидно, западнорусско-литовское предание о Свароге не было известно там, где жил лето-

Ср. соображения акад. Ягича в Archiv für Slav. Philologie IV, 426. Ср. статью Ягича. С. 427.

94

в.ймансикка

писец. XVIII Главная причина культа усматривается в нравственных узаконениях Сварога, между тем как в хронике Малалы прежде всего обращается внимание на его мудрость и изобретательность. Подчеркивая главное достоинство Гефеста-Сварога как законодателя, водворившего супружескую мораль в развратном Египте, летописец даже уклоняется в сторону: в дополнение к хронике он сочиняет рассказ о прежнем невоздержании египтян; материалом служили, по-видимому, хронографические повествования о нравах разных народов. Впрочем, не лишено основания и такое предположение, что дополнительный рассказ внесен позднейшим переписчиком67.

Считая, следовательно, мифологические глоссы, сохранившиеся в древнерусском переводе Малалы и двух летописных списках случайными и поздно внесенными, мы не признаем возможным пользоваться ими как надежным материалом для реконструкции древнерусской мифологии. Для критического исследователя Сварог и Дажьбог этих глосс остаются только пустыми именами, глухими, случайно уцелевшими в предании названиями, смысл которых был темен даже для глоссатора. Из них Сварог или Соварог или Зварог может быть поставлено в связь с балтийско-славянским гиагагю'ом. Но миф о нем может быть и другого (литовского?) происхождения. Дажьбог в свою очередь мог быть взят из литературной традиции, совершенно произвольно, без какого-то ни было отношения к живой традиции.

Обратимся теперь к таким летописным известиям, которые содержат сведения о похоронных обычаях и связанных с ними представлениях об умерших, загробной жизни и душе. На одной из первых страниц летописи мы встречаем рассказ о быте, нравах и преданиях разных древнерусских племен, относящийся к перу Нестора-летописца. Описывая древний быт Радимичей, Вятичей и Севера, Нестор м. пр. приводит следующие факты: