Сведения и заметки о малоизвестных и неизвестных памятниках, XXIV, 36. 132 Чаговец. Жизнь и сочинения преп. Феодосия, 123-124 (Из Киевск. Универс. Изв.).

112 В.Й.Мансикка

Одним из источников Слова г. Чаговец признает Слово Григория Богослова об избиении града, древнеславянский перевод которого издан по списку XI в. И.И.Срезневским133 и Будиловичем134. Число параллельных мест, отмеченных Чаговцем, можно увеличить еще следующими. В древнеславянском переводе Слова Григория, в отличие от греческого оригинала, говорится об языческих жертвоприношениях. После выражения, восходящего к греческому оригиналу Слова, «овъ пожьре неводоу своемоу имъшю мъного» (Аввак. 1,16), вносится вставка: «Отъ трібоу створи на стоуденыди, дъжда искы отъ него, забывъ, яко Богь съ небесе дъждь даеть; овъ не сущимъ богомъ жьреть и Бога, створыыаго небо и землю, раздражаеть; овъ ріку богыню нарицаеть, и звірь живущь въ ней яко бога нарицая, трібу творіть; овъ Дыю жьреть, а дроугыи Дивии, а инъ градъ чьтеть, овъ же дьрнъ въскроущь на главі покладая, присягоу творить; овъ прісягьі костьми чловічами творить; овъ кобени пьтичъ смотрить; овъ сьрітения сумьниться, овъ моущьнъ (приписка на поле: тЬстъмь) скотъ творя оубияеть; овъ въ неділю и въ святыя дьни ділаеть, прибытъкъ себі творя, свою погьібіль, да елико вьсею неділею ^ділаеть, тімь дьньмь погоубить; овъ на мощьхъ лъжею присязаеть».

Трудно предполагать, чтобы приведенная вставка, содержащая указания на остатки неславянского язычества, например, жертвы Дыю — Зевсу, была сделала славянским переводчиком. Гораздо больше основания думать, что она читалась уже в недошедшем до нас византийском подлиннике, отличном от известного нам греческого списка Слова Григория. Ведь и в другом отношении славянский перевод отличается от греческого текста135, причем Срезневским отмечены выражения, на которых отпечаталась дословность перевода с греческого. Все это говорит против участия славянского переводчика в деле изменения греческого оригинала.

Как видно из предыдущего, в греческом подлиннике Слова об избіеніи града говорилось о жертвоприношениях неводу, о «трі-бахъ» студенцам, об обоготворении рек, о раздражении идолопоклонством единого Бога, творца неба и земли, о ложных клятвах, о вере в птичью «кобь» и встречу. Все это отразилось на златоструев-ском Слові о ведрі и о казньхъ Божияхъ.

Из сравнения летописного поучения с его источником, Словомъ о ведрі и о казньхъ Божияхъ, видно, что первое отличается от своего прототипа пропусками и дополнениями136. Между прочим, в