Тангейзер снова поглядел на облако. Казалось, оно почти не движется, и чем пристальнее он смотрел на него, тем очевиднее делалась его неподвижность. Здесь, внизу, ветра не было, кажется, не было его и наверху. Когда Тангейзер перевел взгляд с относительно яркого неба на темную землю, Гуллу Кейки уже исчез.

Тангейзер остался в полном одиночестве. Для защиты у него имелось только его нарезное ружье и кинжал, и от того и от другого было мало утешения. Фляга с порохом и пули, как он запоздало вспомнил, остались в сумках за спиной у Гуллу. Он смотрел теперь только на облако и смотрел минут двадцать, пока убедился, что оно все-таки движется. В самом деле облако вдруг почему-то довольно быстро поплыло к луне, но такие шутки часто проделывают небеса. Тангейзер опустился на корточки, взял ружье и наблюдал, как облако скользит через созвездие Стрельца. Оно закроет собой снежно-белую луну, только очень ненадолго. Тангейзер подумал поползти к воротам, но локти и колени были ободраны, грудь словно набита тлеющими углями. Тридцать секунд бега лучше, чем десять минут ползком на брюхе с выставленным к небу задом. Передний край облака наполз на белое светящееся пятно, затем закрыл его, и темнота окутала ничейную землю. Тангейзер вскочил на ноги и побежал.

На службе у султана Сулеймана он пробежал, должно быть, не меньше пятнадцати тысяч миль — янычары бегали всю жизнь, — и это умение не покинуло его: дышать глубоко и ровно гнилостным воздухом, локти к бокам, ружье крепко прижато к груди. Он бежал широкими шагами и быстро, наклонившись вперед под весом своего груза, усталость отступала при мысли о скором конце путешествия. Прямо впереди блестела вода залива, черная как чернила, справа от него лежали непроницаемые тени и турецкие позиции. Мушкетные выстрелы начались, когда он был в семидесяти футах от траншей, поразив его своей громкостью и яркостью. Он не замедлил бега, но сделал несколько зигзагов. Одна пуля высветила блестящий кривой меч; он заметил человека, быстро бегущего вдоль берега, чтобы перехватить его под выступом Кастильского бастиона. Тангейзер прибавил ходу. Расстояние сокращалось. Но тонкая полоска серебристого света на глинистой почве расширилась и поползла к нему, когда облако сдернуло свою завесу с луны.

Гази теперь было видно, его одежды развевались со свистом, зубы были оскалены от напряжения или, может быть, от злости. Он перехватит Тангейзера прямо под бастионом Кастилии, и если мушкетные пули не причинили ему вреда, то турецкий ятаган сделает это наверняка. Дуло ружья Тангейзера было повернуто влево. Он мог бы переложить ружье и выстрелить с левой руки, что было весьма затруднительно, а мог остановиться, развернуться и потом выстрелить, но это означало бы безрассудно потерять столь тяжело выигранное время и оказаться на линии огня турецких мушкетеров из траншеи. Еще одно дуло расцвело огнем, и Тангейзер почувствовал, как пролетела пуля. Затем гази оказался перед ним, раскинувший руки, словно дискобол, клинок занесен назад, чтобы поразить его на бегу.