Тангейзер ощутил огромное облегчение, когда появился шевалье де Луньи с целыми двумя сотнями кавалеристов из резервов Религии. Поверх доспехов у них были натянуты красные накидки с большими белыми крестами. На Ампаро эта одежда смотрелась гораздо лучше. Де Луньи сразу же признал в Тангейзере того «лазутчика», который возглавлял их вылазку на мыс Виселиц.

— Я справлялся, как идет ваша служба, капитан, — произнес он. — Мне ответили, что вы погибли.

— В такие времена ложные слухи бродят во множестве, — ответил Тангейзер.

— Можно ли нам узнать, чем вы были заняты все это время?

— Выздоравливал после ранений.

— Среди мусульманских дьяволов?

— В шатре одного из их генералов.

Иногда правдивый ответ — самый лучший, так оно и оказалось. Лицо де Луньи на миг превратилось в воплощенное недоумение. Рыцарь слева от него — один из постовых, которые захватили Тангейзера, — поднял забрало; он был очень молод, но в выражении его лица было столько яда, на нем лежала такая печать врожденного высокомерия, какую невозможно стереть ни одним поражением в мире.

— Значит, вам будет что порассказать нашему великому магистру, — произнес де Луньи.

— Вот почему я и приехал в Мдину. Мне нужен мальтиец, который провел бы меня в Эль-Борго.

Молодой рыцарь заговорил, и предположения Тангейзера оправдались.

— Чтобы потом вам было что порассказать и Великому турку тоже?

Тангейзер поднял на него глаза. Он быстро решил не обращать внимания на напыщенного юнца, но, судя по всему, насмешки над его кафтаном задели Тангейзера сильнее, чем он сам предполагал. Он сказал:

— Я провел тринадцать дней в Сент-Эльмо. Последние тринадцать дней.

Последовал обмен взглядами, некоторые даже перекрестились, вспоминая о легендарной осаде.

— Когда янычары спускались со своего холма, — продолжал Тангейзер, — мы часто вспоминали вас — как вы начищаете доспехи и попиваете вино в безопасной Мдине.

Несколько мечей покинули ножны, включая и меч юного хлыща. Прозвучали ругательства. Боевые кони забили копытами, сопереживая своим седокам.

Тангейзер прижал свое нарезное ружье к боку. Их болезненное понимание чести почему-то вдруг оскорбило его. Возможно, он все еще был не в себе после лихорадки или после вчерашнего опиума. Может быть, он достаточно насмотрелся на воинственных глупцов. В последнее время он предпочитал воспринимать все со спокойной насмешливостью, но сейчас этот юнец слишком близко поднес огниво к бочонку с порохом. Непривычная, хотя и знакомая некогда ярость затопила разум Тангейзера.