Тангейзер хотел улыбнуться ему в ответ, но не смог.

— В мир, где евнухи душат детей и называют это своим священным долгом, честь редко заглядывает. Изредка, точно так же и вера.

— Ибрагим…

— Понимаешь, — сказал Тангейзер, отказываясь от всех своих предыдущих намерений, — даже не клеймо детоубийцы переполнило меня таким стыдом, а то, что я не сумел исполнить свой священный долг. Перед султаном. Перед Господом… А поскольку долг для меня важнее, чем детоубийство, я понимал, что лишусь либо разума, либо души.

Аббас закачал головой.

— От Господа мы приходим, к Господу должны мы возвратиться. Прошу тебя, скажи, что ты не потерял свою душу.

Этот момент подходил не хуже любого другого, чтобы подтвердить незапятнанность своей веры. Хотя бы перед своим покровителем. И Тангейзер произнес Очищение:

— Он, Аллах, един. Аллах-ас-Самад, Он есть Аллах, единый, Аллах-ас-Самад, вечный, всемогущий, неродящий и нерожденный. И не был Ему равным ни один.

— Аллах акбар. — Аббас все еще поддерживал его под руку. Он сжал ему локоть. — Ибрагим, никогда нельзя терять нашу веру в Аллаха, даже если мы теряем нашу веру в окружающих нас людей. Даже если мы теряем веру в самих себя.

Тангейзер взял Аббаса за руку. Он впервые вдруг осознал, что Аббас — человек хрупкого сложения; в его воображении он всегда был гигантом. Тангейзер сказал:

— Именно от своей веры в людей я так и не смог избавиться до конца, хотя, признаюсь тебе, старался. Наверное, в этом моя судьба.

Аббас с сомнением покачал головой, словно опасался, что может снова услышать богохульство.

— Ты сейчас очень нездоров, а я утомил тебя долгим разговором. Я должен проверить посты. А тебе надо спать. — Когда Аббас подошел к выходу, он остановился и развернулся. Словно желая рассеять мрачное впечатление от своего ухода, добавил: — Завтра ты расскажешь мне подробнее о торговле перцем. Ты меня заинтриговал.

— С радостью. Но скажи мне, куда делся эфиоп?

Аббас посмотрел на него.

— Ушел. Он принадлежит адмиралу Пиали.

Тангейзер смотрел, как уходит Аббас. Он был благодарен за тот всплеск эмоций, нахлынувших на него, поскольку этот всплеск позволил развязаться тугому узлу в его душе. Когда Тангейзер дошел до своей постели и уже был готов рухнуть на нее, он заметил на подушке два свертка белого шелка, внутри каждого что-то было. Он развернул первый сверток и обнаружил в нем золотой обруч, который спрятал у себя на щиколотке.