* * *

Карла видела канонаду и отметила про себя, что снаряды горят. Поняв, что летящие снаряды являются горящими человеческими головами — зрелище, которое в обычной жизни она признала бы невероятным, в которое отказалась бы поверить, — она поймала себя на том, что испытывает отвращение, но не изумление.

Жестокость и уродство сделались теперь обычными составляющими жизни. Если Карлу и беспокоило осознание этого факта, то только потому, что она никогда не жила более полной жизнью, чем теперь. Война сжала ее вселенную до круга забот о других людях, и ее жизнь никогда еще не была более значимой. Хотя ее значимость она не смогла бы описать словами. Она была свободна от упоения собственными мелкими горестями и жалобами. Она поняла наконец, что жизнь — ценная вещь, ценнее всего остального. Гнев и честь были тщетны, точно так же, как победа или поражение. В мире ненависти и скорби она решила не испытывать ни того ни другого. Да будет так. Иисус живет в ее сердце, Он любит ее. Это было все, что ей требовалось знать.

Карла наблюдала за чудовищной бомбардировкой, пока шла из госпиталя в оберж. Отец Лазаро одолжил ей пинцет и скальпель, чтобы снять швы с лица Борса. Последнего она встретила на улице, куда он вывалился, услышав новость о представлении. Он был просто счастлив, когда увидел второй залп, на самом деле он даже вопил от радости, и из опасения пропустить третий залп Борс потребовал вынести стул прямо на улицу, чтобы она могла работать снаружи. Поскольку света на улице было больше, а ей предстояла тонкая работа, Карла не стала возражать.

Швы были скрыты в толстой коросте, которая прорезала лицо Борса коричневой шершавой диагональю. Симметричность, с какой хирург восстановил лицо, была поразительна: по собственному признанию Борса, он не променял бы этот шрам даже на кольцо с рубином. Принявшись снимать швы, Карла сумела перерезать овечьи жилы, но, чтобы вытянуть их, требовалось больше силы, чем ей хотелось бы применить. После нескольких неудачных попыток Борс сказал:

— Дергай как следует.

Она дернула, и первый стежок выскользнул наружу. Борс почти не поморщился.

— Вчера пять мальтийских пловцов вернулись из форта Сент-Эльмо, — сказал он.

Карла выдернула второй стежок. Ее надежды на спасение Матиаса и Орланду, так же как и чувство вины, что они могли погибнуть из-за нее, — все это таилось в самом далеком уголке сердца, который она предпочитала не навещать, во всяком случае сейчас.