Неужели этот человек в самом деле станет ее мужем? Неужели ей суждено стать его женой?

Его роман с Ампаро, неистовый эротизм, с каким он протекал, накаленные чувства, смущавшие ее собственные ночные мысли, — все это вызывало в ней бурю эмоций, обуздать которые было нелегко. У него, джентльмена удачи и человека мира, было полное право осуществлять свои желания, иного она и не ожидала, он не давал ей никаких романтических обещаний. Их женитьба была контрактом, таким же сухим, как и его договоры на поставки леса или свинца. Но возможно ли это? Неужели она не чувствовала в нем чего-то большего? И неужели он ощущает в ней только страх перед плотскими отношениями? Этот страх был глубоким и неисследованным, потому что анализировать его было невозможно, не воскрешая воспоминаний о Людовико.

Ее физическое влечение к Людовико во всех своих проявлениях было столь же исступленным и неукротимым, как страсть Ампаро к Матиасу, может быть, даже более сильным, поскольку последней паре не приходилось нарушать границы запретного, тогда как она с Людовико нарушила все законы, и церковные и светские. Греховность придавала их страсти неестественное, головокружительное напряжение, которое так далеко завело ее по пути безумия, что она боялась испытать подобное чувство снова. И не только из-за безумия: была еще трагедия, широкой пропастью прорезавшая ее жизнь, жизнь ее семьи, стоившая ей безымянного ребенка. Последствия этой трагедии до сих пор угрожали жизни тех, кого она любила. Вспоминая, она до сих пор ощущала дурноту от страха, вины и стыда. Вспоминая, она до сих пор ощущала, как в ней поднимается болезненное плотское томление, когда она позволяла ему подняться, только она не позволяла. Сухим, как контракт на поставки леса или свинца, был ее путь к замужеству, обещанному Матиасу. Лучше ей и дальше жить старой девой и не вносить больше смятения в свою жизнь. И если, несмотря на все угасающие надежды, она найдет сына, за подобный исход она будет благодарить Господа до конца своих дней.

Но ревность все равно мучила ее.

Она хотела, чтобы Ампаро была счастлива, — Карлу переполняла радость за нее. И все же в то же самое время сердце ее разъедало тяжелое чувство. Грубость собственных фантазий пугала ее, но да, Карла хотела бы, чтобы это она стонала по ночам под мускулистым телом Тангейзера. Она жаждала нежности, поцелуев и любовных взглядов. Она хотела бы, чтобы он привез посеребренный гребень с турецкого базара ей. Подобная мелочность наполняла ее отвращением к себе самой, и, чтобы не сорваться, она старалась избегать Ампаро. Хотя Ампаро нельзя было винить за то, что она отдалась такому человеку. Ампаро знала, что такое сдержанность, так же как дикая лошадь знает, что такое удила. Ампаро познала такое, что в сравнении с этим беда Карлы казалась пустяком. Если кто и заслуживал счастья, то эта девочка. И здесь Господь снова проявил справедливость и мудрость. Он послал Карле это испытание, чтобы закалить ее душу. Она понимала. Ниточка, связывающая их троих, была тонкой, а вокруг них каждый день бушевали неистовые силы. Карла молила, чтобы не ей довелось разорвать эту нить. Не важно, что она чувствует, она сделает все, лишь бы не встать между ними. Вот в этом, сознавала она, и заключается причина, по которой она оказалась в «Сакра Инфермерии». В госпитале переживания, подобные ревности, были полной нелепицей.