Обдумав все это, она отправилась в экипаж без сопротивления. Но, не в пример тому дню, когда посланный отцом человек увез ее с Мальты, теперь она сознавала свое место в огромном механизме подавления. Каждый миг каждый из людей проявляет свою власть над другим, и так во всем мире. Отличное воплощение этого она видела в Неаполе на картине, изображающей ад, где гротескные фигуры спихивали друг друга в пламя, думая только о собственном спасении. Разве на Сицилию ее привезли не сотни гребцов-каторжан, о которых она ни разу не задумалась, — разве что возмущаясь исходящему от них отвратительному запаху? Она не знала о них ничего, не знала, что они натворили, за что им выпала такая участь, и ни разу не спросила. Так и этот священник, везущий ее в забвение, не знал о ней ничего, ему было безразлично, он не задавал вопросов. В итоге получается, что она ничем не лучше его. Она просто еще одна гротескная фигура, затерянная, проклятая, в себялюбивой сутолоке человеческого существования.

Пусть так, она все равно хочет знать, что она сделала, чем заслужила изгнание. Что нового случилось по сравнению со вчерашним или позавчерашним днем? Письмо Старки и визит Тангейзера. Ее заточение в монастыре никак не может быть выгодно ни тому ни другому. Наверное, за ней шпионили. Бертольдо? Но по чьему приказу и по какой причине? Единственный возможный кандидат — ее отец, дон Игнасио из Мдины. Она заявляла о своем желании вернуться достаточно открыто, до него могли дойти слухи, во всяком случае, он мог усмотреть в ее действиях какую-то угрозу для себя. Она знала, он достаточно презирает ее, даже сейчас, чтобы помешать ей вернуться домой. Заточить ее в монастырь, где сестры заняты исключительно самобичеванием, этот религиозный человек счел бы весьма подходящим наказанием. Но она все равно не могла найти в себе силы ненавидеть его. Вокруг и без того было достаточно ненависти, чтобы она стала вносить свою лепту.

* * *

Экипаж грохотал в ночи. Дыхание священника отравляло небольшое пространство. Движение замедлилось, когда они начали взбираться на высокий холм. Карла надеялась, что возница, жалея лошадь, попросит их выйти и пройтись пешком. Если бы он попросил их, тогда, может быть, она найдет способ бежать. В своих нелепых туфлях и своем неуместном платье. Если бы она была мужчиной, таким как Тангейзер, который никогда не испытывал на себе, что значит быть слабой женщиной! Неудивительно, что он считает женщин загадочными. Они смиряются с рабством, в котором их даже не удостаивают цепей.