Досточтимый отец Протоиерей,

Только совсем недавно я получил для прочтения Ваши замечания по поводу съезда священников. Вы, конечно, имеете право отвечать на несправедливые оценки Вашей работы. Никто не может Вам из-за этого делать какие-либо упреки. Но и я тоже должен сделать кое-какие возражения.

Насчет печати я делал доклад. Я не только не обошел молчанием «Наш Приход», но усиленно восставал против пожелания русских членов «собора» основать новый журнал. Я настаивал на необходимости поддерживать два уже существующих русск[их] катол[ических] периодич[еских] издания: «Наш Приход» и листок И. М. Посновой. В частных разговорах я всегда подчеркивал Ваше умение быть «в контакте», в созвучии с русск[ими] читателями. Но я не делал конкретных предложений на счет способа как поддерживать «Наш Приход», по 2-м причинам:

1) Я полагал, что Вам будет неприятно, если посторонние будут без Вас делать всякие планы касающиеся Вашего детища;

2) Из того, что года два тому назад Вы не поместили в «Нашем Приходе» моей статейки (что-то из русской правосл[авной] духовной литературы, я уже забыл что) и ни одним словом не упомянули в «Нашем Приходе» о существовании моих брошюр, я заключил, что Вы не желаете сотрудничать со мною.

И я решил не навязывать Вам ни своего, ни чьего либо сотрудничества, вовсе не из обидчивости, а просто потому, что мне тяжело быть другим в тягость. Впредь буду посылать мои статьи и брошюры только тем, для кого они не «суета», как Вы выражаетесь; а такие есть среди русских и особенно среди друзей русского народа.

Я не имею в Руссикуме никакой «должности», не мое дело зажимать Руссикум, Но в частном порядке я хотел обратить Ваше внимание на следующие факты:

1) Во всей безбожной печати, советской и заграничной, ведется интенсивная кампания против Руссикума, в сравнении с которой нападки атеистов на другие русские семинарии и учреждения (правосл[авные] ипи протест[антские]) - детская шутка. Значит, воспитание «в рамках», «в западном духе» есть большая сила, которой боится безбожие; ее можно совершенствовать, но не следует убивать.

2) Конечно, у нас есть большие пробелы в отношении русской обстановки; от этого мне самому подчас тяжело на душе. Но что делать, когда нет людей, неоткуда взять русский персонал?

3) Бы утверждаете, что из русских в Руссикум поступает только дрянь (не помню точно Вашего выражения, но по смыслу - так), а порядочные люди и не показываются нам. Были в «Руссикуме», несомненно, кандидаты никуда не годные, но были и есть русские воспитанники Руссикума, которое нравственно и духовно во всяком случае не хуже серьезных православных семинаристов. А покойный Тронько был прекрасной души юноша, горячо любивший Россию, вовсе не «задыхавшийся». Конечно, совместная жизнь семинаристов разных национальностей и воспитания есть подвиг; но если из-за удовлетворения национальных страстей будем отвергать подвижничество и самоотречение воспитаем людей только вредных для Церкви и для России.

4) Такие выходцы из Руссикума, замученные большевиками о . Келльнер или епископ Ромжа (карпаторосс, но горячо любивший Россию и русскую духовность) – люди великой духовной силы, которых надо уважать, ценить и любить, а не причислять к «искалеченным», «автоматам» и т.п.

Еще раз прошу Вас прислать мне несколько экземпляров моего «Учения о Церкви». Верьте, дорогой отец Протоиерей, что несмотря на получаемые от Вас пощечины я ценю Вашу работу и не забываю Вас в молитвах.

Многоуважаемый и дорогой отец Станислав,

Вместо братского обмена мнениями у нас получается какая-то ссора. Мысли, выраженные мной в двух обширных докладах, написанных по случаю съезда русских священников в Риме, вызвали целую бурю негодования...Это самый легкий способ отделаться от дискуссий по существу затронутых мной вопросов. Никакого другого отзвука кроме «обиды», ощущения холодной души или чего-то вроде «пощечины», как Вы пишете, мои мысли у большинства участников съезда не вызвали. Больше того, они, как мне кажется, нарушили спокойное течение самодовольства, окружавшее жизнь и деятельность многих из наших отцов...

Если у нас всё обстоит благополучно, тогда незачем вообще съезжаться, обсуждать, толковать, а необходимо только славословить друг друга, служить благодарственные молебны и покоиться на лаврах благополучия. Если же имеются недочеты, - причем эти недочеты не могут быть индивидуальными, а распространяются механически на всех и касаются, значит, нас всех, - то почему об этом не говорить, даже если это и неприятно для одной или другой стороны? Я глубоко убежден, что мы далеко не готовы к работе, которая нас ждет, может быть, в самом недалеком будущем и обмен мнениями по существу этой работы в наших условиях является насущнейшей необходимостью.

Без этого мы будем без конца вариться в собственном соку и никогда не сможем быть по настоящему живым организмом, подверженным не только случайным заболеваниям, но способностью и к выздоровлению.

Я очень боюсь, что мы вообще находимся на ложном пути к поставленной цели и скорее удаляемся, чем приближаемся к ней, и что в этом случае нам необходимо сделать крутой поворот в обратную сторону. Во всяком случае мы не готовы не столько к методам практической работы, сколько просто-напросто не сознаем какой должна быть сама эта работа вообще. Мы не подошли к ней психологически, не выработали идеологии нашего движения, не учли многих и многих данных ни предмета нашей миссии, ни объекта нашей работы, ни даже субъекта, к которому мы с этой миссией и работой пойдем.

Я затронул в своих докладах больные вопросы, но отнюдь не с целью кого-либо обижать или шокировать. Эти вопросы должны быть обсуждены прежде всяких других начинаний. Они являются основанием всего нашего здания. Не разрешив их, мы будем строить на песке и всё наше здание в один прекрасный день рухнет и будет падение его великим и страшным.

Я очень хорошо продумал данные своих докладов и готов защищать их конкретными фактами практической работы среди русских и данными же личных долголетних наблюдений, У меня нет никаких других амбиций кроме пользы нашего дела. Я беспрекословно подчинюсь «генеральной линии» и умолкну, если мои замечания только шокируют, не вызывая никакого другого рефлекса.

Вы знаете содержание моих докладов. Что, собственно, в них шокирует, обижает и даже пахнет «пощечиной»?! Тон или содержание? Я стараюсь излагать мои мысли просто, может быть слишком рельефно, но правдиво. Я предостерегаю в моих докладах наивных отцов иностранцев от чрезмерного; пусть жертвенного, увлечения литургической практикой среди русских. Но я только предостерегаю, а в России их будут забрасывать всякими непристойными предметами. Уверяю Вас, что это будет именно так. Я даже представляю себе совершенно наглядно эту картину изгнания энтузиастов, увлекшихся восточной обрядностью и восточным благочестием, которую нельзя будет ни в коем случае отнести к разряду мученичества, не даже жертвы, а скорее к разряду благочестивого безумия самих энтузиастов.

Если литургическая деятельность отцов иностранцев проходит за рубежом России, где русские чувствуют себя гостями, то она будет совершенно немыслимой в России. Против такой деятельности будет и пресса, и государственные власти, и, конечно, в первую очередь, сама Православная Церковь. Всё, решительно всё будет направлено против вмешательства иностранцев в жизнь Православной Церкви. Только граждане страны и только русские смогут, причем также не без препятствий и жертвенности – достичь известных успехов.

Указывают на пример покойного митр. Серафима Ляде. Но, ведь, он принял православие, а не приехал в Россию работать против православия. Причем митр. Серафим, бывший преподавателем немецкого языка в нашей семинарии и, значит, известный мне еще с тех пор, когда он носил скромную рясу иеромонаха, долгие и долгие годы не решался служить публично. Он занимался исключительно педагогической деятельностью, и я никогда не видел его в алтаре нашей семинарии служащим. Только в поздние годы революции, став деятельным членом Живой Церкви, в некотором роде под прикрытием прилежащих властей, он стал служить публично.

Тем более в наших условиях, когда мы ищем примирения и сближения различных противоречий и расхождений между православием и католичеством, необходима сугубая осторожность и щепетильность. Священники иностранцы, по моему глубокому убеждению, тратят напрасно время на изучение восточного обряда, вместо приобретения какой-нибудь другой специальности, на которую им придется переключиться волею обстоятельств. Таких возможностей можно себе представить десятки. В России могут существовать самые различные отрасли работы для иностранцев священников, с самыми благоприятными перспективами и только их литургическая деятельность будет запретным древом, плод которого будет таить в себе первородный грех, который придется искупать многочисленным поколениям католических миссионеров. Об этом стоит и следует говорить, даже если это и обидно для некоторых увлекающихся восточной литургической деятельностью.

Здесь даже не идет дело о способности или неспособности усвоения обряда, а о деле принципа вообще. Литургическая деятельность иностранцев священников будет натяжкой, насилием над русской душей. Она будет только задевать щепетильность и самолюбие русских в таком больном и щепетильном вопросе как обряд.

Что касается Руссикума, его работы и той атмосферы, которая в нем царит, то нормальное было бы, по моему мнению, скорее ему приспосабливаться к русским, к русской обстановке, к русскому характеру, к их образам мышления и к русскому духу, чем русским приспосабливаться к Руссикуму. Я полагал, что мои замечания на этот счет будут приняты с благодарностью и не будут звучать «пощечиной». Я очень ценю работу, собственно живую интенсивность, бьющую ключом в стенах Руссикума и хотел бы, чтобы она была правильно и рационально использована. Энергия, затрачиваемая здесь в преизбытке на изучение русского обряда, могла бы, например, с успехом быть употреблена на усвоение политических, экономических, социальных проблем, на приобретение педагогических, издательских, журналистских, филологических и прочих специальностей и отраслей, которые можно было бы с успехом применить в будущем в России и которые дали бы возможность их носителям иметь тесное нейтральное и весьма полезное общение с русским обществом и влияние на него. Можно себе представить десятки других отраслей и возможностей, о чем я писал в своем первом докладе. Эти мысли смелы и представляют собой поворот на 90 градусов в ПЛАНАХ Руссикума, но они реальны и могут быть очень рентабельными в нашей работе, в то время как литургическая деятельность священников иностранцев является соблазном и притчей во языцех...Я преклоняюсь перед самоотверженностью отцов иностранцев, принимающих участие в нашем русско-католическом деле, но считаю именно эти односторонние увлечения нездоровыми и чреватыми последствиями.

Вы указываете на отдельных хороших людей из Руссикума. Я не сомневаюсь в этом, даже уверен в святости и подвижничестве многих. Однако, можно при всей святости быть малополезным для нашей работы. Святость и подвижничество не всегда бывают достаточны для влияния на русские души. Это, конечно, не значит, что я отвергаю значение святости и подвижничества. В святости нам нужно больше всего бояться юродства, причем я имею в виду не только юродство в подлинном смысле этого слова, но и всякую манию увлечений, которыми некоторые просто таки болеют. На Западе за последние 20 лет мне приходилось встречать столько чудаков и чудачеств, переделываемых с восточным обрядом, (я здесь, конечно, не имею в виду непосредственно самого Руссикума), что об этом просто молчать нельзя, ибо сами факты вопиют за себя...

Вы пишите, что говорили в своем докладе о «Нашем Приходе». Предо мной протокол и резолюции съезда, в которых как раз о «Нашем Приходе» нет ни одного слова. Протокол и резолюции должны быть официальным отражением обсуждаемых на съезде вопросов. Откуда например Его Эминенция кардинал Тиссеран должен знать, что на съезде вспоминали о «Нашем Приходе». Да ни откуда...Мне говорил и о. Веттер, что о «Нашем Приходе» будто вспоминали, а когда я предложил ему внести хоть несколько слов об этом в самый протокол, то он отказался это сделать, под предлогом, что протокол уже изменить нельзя... Между тем изменили же позже, хотя я в этом тоже не совсем уверен, суждение о. Павла Майе о моей деятельности и лично о мне, вычеркнув оттуда несколько пикантных словечек...Где логика? Нет, кому-то было интересно именно умолчать об издающемся в Париже журнале «НАШ ПРИХОД»… А теперь разрешите, дорогой отец Станислав, мне сказать, что я глубоко ценю Вашу личную работу, Ваши издания, Ваши труды, брошюры, по которым я всегда учился и учусь. Выражение «суета сует», употребленное мной в разъяснениях к моему первому докладу, относится исключительно к журнальным изданиям, как это видно из текста моего доклада. Верьте, что если бы я думал иначе, я бы сказал Вам это с полной откровенностью. Я даже не берусь судить о Ваших трудах. Я просто преклоняюсь перед ними и перед Вами, как ученик перед своим учителем.

Поэтому я и не отважился писать какую бы то ни было рецензию на Ваши брошюры. Они разошлись все без какой бы то ни было рекламы, в которой они просто не нуждаются. Впрочем у нас есть свои локальные обстоятельства, которые иногда принуждают меня обходить молчанием некоторые издания, в которых так или иначе затрагиваются политические вопросы. От Ваших брошюр все читатели в восторге.

А вот, что касается Вашей прекрасной выдержки из творений Тихона Задонского, то здесь я каюсь и то чистосердечно. По присущей многим русским неупорядоченности в канцелярских делах - в этом отношении нам до Запада далеко - эта заметка затерялась между бумагами я отыскал ее только после получения Вашего последнего письма. Дело в том, что «Наш приход» выходит непериодически, за отсутствием необходимых средств. Вы прислали Вашу заметку, вероятно, после выхода журнала и ей пришлось ждать очереди. В этот промежуток времени она и была предана забвению. Я помещу её как шедевр в следующем номере. Такие маленькие и содержательные заметки как раз в духе нашего приходского журнала.

Продолжайте молиться обо мне и нашем деле в Париже и верьте, что я преисполнен одним только желанием избавить нашу акцию в будущем от излишних осложнений и неприятностей. Все методы нашей работы, самый подход к ней и психология католического «миссионерства» - не для России. Здесь нужны новые пути, может быть непривычных осознаний и даже «компромиссов» и старые дорожки, проторенные поколениями жертвенников миссионеров - святых аскетов в своей личной жизни и в своем подвиге служения делу Католической церкви, - не поведут в Россию.

Бюллетень «Наш приход», № 10, 1951 г.- Сс. 39-45