Вселенство - новости Кафолического Православия
Информация о авторе Библиотека сайта Журнал Ссылки Гостевая книга

 
 

Роберт Ф. Тафт SJ

Существует ли почитание Святой Евхаристии на христианском Востоке?

 

 

Замечание к Синоду епископов, посвященного Евхаристии (октябрь 2005 г.) [1]

 

Историк христианского богослужения и благочестия, намеревающийся изучать то, что Анри Бремон (1865-1933) назвал «религиозным сантиментом»[2] христианского Востока, в вопросе, подобному почитанию Святых Даров, не может не поразиться чрезвычайной скудности византийских свидетельств о  евхаристическом культе и практиках, включая сохранение запасных даров, в отличие от лавины западных средневековых источников по всем аспектам этого вопроса. Классические исследования по истории сохранения святых даров Фристоуна[3], ван Дийка и Уокера[4], монументальный труд Нуссбаума[5], основываются только на западных свидетельствах, потому что, вообще, это единственное, что есть. Причина проста. Споры и ереси ставили вопросы евхаристического почитания и реальности присутствия только перед Западом и его богословами на протяжении всего средневековья, в то время как Византия обходила стороной эти споры[6], оставляя византийское евхаристическое богословие той эпохи поразительно неразработанным в отличие от массы евхаристических трактатов, написанных на средневековом Западе[7]. Невозможно найти даже маленького отголоска этого в византийском богословии. [8]

Это потому, что во времена Средневековья можно было сказать про богословие, то же самое, что бывший спикер американской Палаты представителей «Тип» O’Нил хорошо сказал о своем «ремесле»: «Вся политика – локальна». Итак, все богословие тоже - локальное явление. Богословие и политика могут, в конечном счете, перейти из места своего происхождения в другое место, чтобы выйти и повлиять на более широкую традицию. Но оба явления имеют начальные отправные точки, и в Средневековье Евхаристия была в значительной степени местной западной головной болью. Христианский Восток не был затронут ранней средневековой евхаристической ересью, которая приковала внимание Запада к этим вопросам, и именно поэтому реальное присутствие Христа в Евхаристии и почитание святых даров не были главной проблемой Византии, в той степени, в какой они были явлены на средневековом Западе. Вот почему внелитургическое почитание реального присутствия Христа в Евхаристии развилось на Западе, а не на Востоке.

 

I. Ранние христианские свидетельства о Святых Дарах

Здесь, как и везде, ничего нельзя понять вне исторического контекста. История показывает нам то, как ранние христиане относились к евхаристическим дарам, и то, каким образом они обходились с ними, часто потрясает наше современное воображение. В самые ранние века христиане Востока и Запада использовали Святые Дары в качестве оберега для защиты от опасности[9], подобно реликвиям, которые применялись для того, чтобы излечить, или защитить, или благословить, как «евлогия» или благословение[10], посланное другому в качестве символа общения, или в качестве необходимой вещи (vademecum) с которой путешественники совершали поездку, здесь они также выполняли роль мощей или иконы[11] и даже использовались в качестве припарки, чтобы вылечить инфекцию или заживить рану. [12]  

В последнем случае можно вспомнить чрезвычайное происшествие, о котором не без некоторой доли смущения упоминает в конце четвертого столетия Cв. Григорий Назианзин (ум. в 389 г.), а именно историю о том, как его тяжело больная сестра Cв. Горгония намазала все свое тело святыми дарами и исцелилась:

«Отвергнув все прочее, она прибегает к Врачу всех: дожидается глубокой ночи и... припадает к жертвеннику с верой, громким голосом зовя Того, Кого чествуют на нем, называя Его всеми именами и вспоминая о всех когда-либо происшедших чудесах Его... Наконец, решается она на некую благочестивую и прекрасную дерзость (anaisxyntian), подражает женщине, которая прикосновением к краю одежды Христа иссушила кровотечение. Что же она делает?  Приклонив голову к жертвеннику с таким же воплем и столь же обильными слезами, как та, что некогда омыла ноги Христа, обещает не отойти, пока не получит исцеления. Потом, поскольку рука собрала нечто из вместообразных честного Тела и Крови, она смешала это со своими слезами и, помазав тело этим самодельным лекарством,- о чудо!- тотчас отходит, почувствовав исцеление и легкость в теле, душе и разуме, получив то, на что надеялась, в награду за надежду и крепостью души приобретя крепость тела.» (Сл.8,18,3-22) [13]

На Западе, святые дары использовали как святые мощи, замуровывая их в престол при освящении церкви, что засвидетельствовано в VIII столетии латинским Понтификалом (Чиновником)  архиепископа Эгберта Йоркского (ум. 766) [14]. Евхаристия использовалась в качестве напутствия (viaticum), она помещалась в гроб с умершим или даже вкладывалась в уста покойника, что неоднократно осуждалось с IV до VII столетия - явное доказательство того, что это делалось. [15] Даже утверждается, что Пречистая Кровь использовалась в качестве чернил при подписании осуждения патриарха Фотия на VIII  Вселенском (IV Константинопольском) соборе в 869-870 гг. [16] Подписание торжественных документов кровью - столь же древняя традиция, как и само письмо. А что является более торжественным, чем кровь Христа? Историки  смотрят на это упоминание скептически, [17] но это вряд ли бы было написано в то время, если бы считалось невероятным.

Джин Кэрролл Макгоуон подводит итог различному восприятию Евхаристии в то время: «[Западное католическое] евхаристическое благочестие в Средневековье и современности заключается, прежде всего, в культе реального присутствия нашего божественного Господа в святых тайнах. Это верование в присутствие Личности находит выражение в таких девоционалиях (духовных практиках) как посещение нашего Господа в дарохранительнице, адорация святых тайн, выставленных на престоле, процессии в честь Тела Христова, Святом часе и благословении Святыми Дарами. Эта неотъемлемая часть западной католической духовности настолько глубоко укоренилась, что трудно принять, что подобные формы евхаристического благочестия сравнительно молоды. Историки евхаристического учения и почитания уверяют нас, что этот культ евхаристического присутствия Иисуса не существовал в течение первых одиннадцати столетий христианской эры»[18]. Тарстон, в его заметках к «Истории Святой Евхаристии в Великобритании» Брайджетта, говорит нам, что во всей христианской литературе первого тысячелетия нет никакого ясного свидетельства, что кто-нибудь когда-либо приходил в храм с целью помолиться перед Святыми Дарами, и что нет никакого ясного свидетельства о любом другом выражении почитания явного евхаристического присутствия ранее 1100 г.[19] Согласно Фристоуну,[20] самый ранний известный случай почитания сохраненных даров - почитание гостии, которую носили в процессии Вербного воскресенья в аббатстве Бек, как это описано в «Статутах» Ланфранка, созданных между 1290 и 1310 гг. [21] По мнению Фристоуна, источником этой традиции и всех других решений тринадцатого столетия относительно почитания Евхаристии, является декрет IV Латеранского собора (1215 г.), в котором термин «пресуществление» (transubstantiation) был вызван выразить учение Церкви о евхаристическом присутствии. [22] Согласно Фристоуну, рудименты почитания запасных даров могут быть найдены в конце XI столетия, когда такой культ возник в качестве реакции на беренгарианское представление о таинствах. [23]

«Этот обычай показывает, -  считает Тарстон, [24] - что Евхаристия почиталась скорее как предмет, чем как личность. Этой святыне оказывалось большое почтение, поскольку это Тело Господне; мы знаем о наказании даже за случайную небрежность уже в дисциплинарных канонах VI столетия[25] - но это почитание было скорее уважением к святому предмету, чем осознанием присутствия божественной личности, заслуживающей поклонения».[26]

II. Персонализация евхаристического сознания

На рубеже IV – V  столетии мы уже видим начало существенного изменения в евхаристическом сознании: это можно было бы назвать «персонализацией» почитания божественного присутствия Христа в дарах Его честного Тела и Крови. То, что этот процесс начался  на Востоке, не должно никого удивлять: прежде, чем исламские завоевания ограничили там жизнь Церкви, фактически каждое литургическое новшество в христианском мире зародилось на Востоке, несмотря на устойчивый миф о том, что восточные литургии происходят неизменными прямо с апостольских времен.

 

1. Феодор Мопсуестский (ум. 428 ):

Первый намек на изменение сознания, который я обнаружил, находится в творениях Феодора, бывшего епископом Мопсуестии в Киликии Секунде к северу от Антиохии[27] с 392 г. до смерти в 428 г., и где, я полагаю, он и произнес известные  «Катехизические проповеди» [28]. В Проповеди 16, 28 Феодор дает описание того, каким должно быть духовное состояние причастника при принятии Святых Тайн: «… после того, как вы получили это Тело Христово в ваши собственные руки, вы почитаете тело... с большой и истинной любовью, вы сжимаете его, несмотря на то, что показывают ваши глаза, целуете его, и предлагаете ваши молитвы ему как Христу нашему Богу, который теперь так близко явился вам...» [29] Это совершенно ново: молитва, адресованная непосредственно Христу в евхаристических дарах - чрезвычайно редкое явление в течение первого тысячелетия.

 

2. Филоксен Мабуггский (приблизительно 500 г.):

Еще более поразительный пример того же самого благочестия можно найти в наставлении о причащении Филоксена, бывшего с 485 г. до его изгнания в 519 г.  митрополитом в Мабугге (Иерополе), столице римской Ефратской области  в Восточном диоцезе, находившемся  к западу от Евфрата на полпути между Эдессой и Антиохией на дороге из Месопотамии в Средиземноморье[30]. Эльред Коди OSB, отредактировал и перевел текст, считающийся подлинным,[31] из сирийского манускрипта (Рукопись Британской библиотеки Add. 14.529, ff. 16v-17r). Он описывает следующим образом обряд причастия в сироязычном мире, с центрами в  Эдессе и Маббуге вне средиземноморского побережья: [32]

«Когда ты протянул свои руки и взял тело Христа, поклонись и помести свои руки перед лицом, и поклонись живущему телу, которое  держишь. Тогда говори с ним тихим голосом и пристальным взглядом, обращенным на него, скажи  ему: «Я несу тебя, Бог живой, который явился, воплотился в хлебе, и я охватываю тебя в моих ладонях, Бог миров, которого никакой мир сдержать не может. Ты ограничил себя пламенным углем в телесной ладони - ты, Бог, который своей десницей отметаешь прах земли. Ты - Бог святой, воплощающийся в моих руках в пламенном угле, который является телом. Смотри, я держу тебя, хотя ничто не может удержать тебя; плотская рука охватывает тебя, Бог мира, которого телесное чрево охватило. В пределах чрева ты стал ограниченным телом, и теперь в моей руке ты пребываешь как маленький кусочек».

«Поскольку ты сделал меня достойным приблизиться к тебе и принять тебя - и видеть, мои руки охватывают тебя уверенно – сделай меня достойным, Господи, вкусить тебя  святым образом и почувствовать пищу твоего тела как вкус твоей жизни. Вместо чрева, члена тела, да примут тебя лоно моего сознания и руки моего разума. Может ты родишься во мне как [ты был зачат] в чреве Девы. Там ты появился как младенец, и ты, сокрытый сам, открылся миру как телесный плод; можешь также появиться во мне здесь и открыться через меня в плодах, которые являются духовными делами и только деяниями, угодными твоему желанию».

«И пусть твоя пища, убьет все мои страсти, и питие твоей чаши да утешит мои помыслы. И вместо членов моего тела, пусть мои мысли получат силу от питания твоим телом. Подобно видимым членам  моего тела, пусть мои сокрытые помышления будут воодушевлены упражнениями, и подвигами, и работами согласно твоим животворящим заповедям и твоим духовным законам. От пищи твоего тела и пития твоей крови да стану я воском, сильным внутри, и внешне превзойду других и буду подвизаться старательно, и достигну полной высоты внутреннего человеческого бытия. Да стану я совершенным человеком, зрелым в разуме [находящемся во] всех [моих] духовных членах, моя голова да увенчается венцом совершенства всего [моего] поведения. Да стану я  царской диадемой в твоих руках, по обетованию твоему (Ис. 62,3), скрытый Боже, чье проявление я охватываю в совершенстве твоего тела».[33]

Этот замечательный текст - самое раннее обширное свидетельство существования в сирийском христианстве тенденции обращения к евхаристическому Христу с непосредственной молитвой. Cв. Ефрем Сирин (приблизительно 306-373 гг.) - самый ранний свидетель этого типа благочестия, [34] которого я знаю; позже, во втором тысячелетии, евхаристическое почитание становиться  обычным явлением, особенно на латинском католическом Западе. Эти тексты заставляют нас обратить внимание на нюанс, что общее верование состояло в том, что в прежние времена Евхаристия уважалась как священный объект, но никогда как личность, к которой можно было бы молиться. Такие благочестивые моления, с которыми обращаются к евхаристическому Христу, появляются на Западе, однако, не ранее Средневековья. [35]

Но следует заметить, что эти восточные молитвы евхаристическому Христу находятся в контексте святого причащения в течение евхаристической литургии. Восточное христианское евхаристическое почитание отличается от западного не своим присутствием или отсутствием, но тем фактом, что на Востоке оно осталось в контексте евхаристической литургии, как это было повсеместно в раннесредневековом христианском мире Востока  и Запада, а не чем-либо обособленным. Запад отличает не почитание Христа в Евхаристии, а почитание вне евхаристической литургии.

 

III. Почитание запасных Святых Даров на христианском Востоке

Все это - контекст, в свете которого мы должны рассмотреть 6-ю пропозицию недавнего Синода Епископов Католической церкви на тему «Евхаристия: источник и вершина жизни и миссии Церкви», состоявшемся в Ватикане 2-23 октября 2005 г., которая предлагает, чтобы «Евхаристическое почитание … поддерживалось и расширялось, согласно традициям Латинской церкви, так же как и Восточных церквей.»[36]  Это проблематично.[37] 6-я пропозиция, кажется, подразумевает формы почитания хранимых Святых Даров вне контекста совершения евхаристической литургии, а такие формы  не свойственны любой подлинной восточной традиции, даже если в некоторых случаях восточные католики и позаимствовали их с Запада.

Чуждо ли христианскому Востоку почитание запасных даров в таком случае? В отрывке из классического произведения российской православной духовности XIX  столетия «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу» можно найти следующее событие, датированное 13 декабря 1859 г.: «Пройдя около десяти верст я остановился, чтобы переночевать в деревне. В доме я увидел смертельно больного крестьянина и посоветовал его родным приобщить его святыми тайнами Христовыми. Они согласились, и утром послали за священником их сельского прихода. Я ждал, чтобы мог почтить Святые Дары и помолиться перед этой большой тайной”[38] (обратный перевод – прим. пер.) Поэтому, когда мы слышим шаблонную критику, что восточные христиане не почитают Евхаристию, нужно принимать это если не cum grano salis, то, по крайней мере, с натяжкой над реальностью. Дух глубокого евхаристического поклонения и благоговения восточных христиан ясно проявляется в религиозных обрядах, сопровождающих принятие Святого Причастия на христианском Востоке сегодня.

Например, в некоторых традициях византийской евхаристической литургии, духовенство совершает в конце молитвы освящения глубокий доземный поклон или великий поклон, распростираясь на полу перед только что освященными дарами; другие священники даже полную молитву освящения  произносят коленопреклоненно. Перед причащением священники снова совершают земной поклон таинству, затем кланяются собратьям в алтаре, прося  простить их прегрешения перед приближением к таинству; получая Святое Тело, они принимают в ладонь правой руки и произносят евхаристическому Христу целый ряд благоговейных молитв перед святым причащением. Эти молитвы начинают появляться в Х столетии в литургических рукописях на византийской периферии, быстро множатся, и, в конечном счете, становятся неотъемлемой частью чина причащения на евхаристической литургии наряду с Последованием ко Святому Причащению, включающего канон и молитвы, которые должны прочитываться накануне дня приобщения. Вот примеры этих византийских причастных молитв, которые в еще большем количестве можно найти в рукописной традиции: [39]

«Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистинну Христос, Сын Бога живаго, пришедый в мир грешныя спасти, от нихже первый есмь аз. Еще верую, яко сие есть самое пречистое Тело Твое, и сия есть самая честная Кровь Твоя.

Молюся убо Тебе: помилуй мя и прости ми прегрешения моя, вольная и невольная, яже словом, яже делом, яже ведением и неведением, и сподоби мя неосужденно причаститися пречистых Твоих Таинств, во оставление грехов и в жизнь вечную. Аминь.

Вечери Твоея тайныя днесь, Сыне Божий, причастника мя приими; не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам, яко Иуда, но яко разбойник исповедаю Тя: помяни мя, Господи, во Царствии Твоем».

«Господи Боже мой, вем, яко несмь достоин, ниже доволен, да под кров внидеши храма души моея, занеже весь пуст и пался есть, и не имаши во мне места достойна еже главу подклонити; но якоже с высоты нас ради смирил еси Себе, смирися и ныне смирению моему, и якоже восприял еси в вертепе и в яслех безсловесных возлещи, сице восприими и в яслех безсловесныя моея души, и во оскверненное мое тело внити. И якоже не неудостоил еси внити и свечеряти со грешники в дому Симона прокаженнаго, тако изволи внити и в дом смиренныя моея души, прокаженныя и грешныя; и якоже не отринул еси подобную мне блудницу и грешную, пришедшую и прикоснувшуюся Тебе, сице умилосердися и о мне, грешнем, приходящем и прикасающем Ти ся; и якоже не возгнушался еси скверных ея уст и нечистых, целующих Тя, ниже моих возгнушайся сквернших оныя уст и нечистших, ниже мерзких моих и нечистых устен, и сквернаго и нечистейшаго моего языка. Но да будет ми угль пресвятаго Твоего Тела, и честныя Твоея Крове, во освящение и просвещение и здравие смиренней моей души и телу».

«Боже, ослаби, остави, прости ми согрешения моя, елика Ти согреших, аще словом, аще делом, аще помышлением, волею или неволею, разумом или неразумием, вся ми прости яко благ и Человеколюбец, и молитвами Пречистыя Твоея Матере, умных Твоих служителей и святых сил, и всех святых, от века Тебе благоугодивших, неосужденно благоволи прияти ми святое и пречистое Твое Тело и честную Кровь, во исцеление души же и тела, и во очищение лукавых моих помышлений».

После этих молитв священник причащается Святого Тела, делает снова глубокие поклоны перед причастием до и после приобщения из чаши, затем берет немного неосвященного хлеба и вина на жертвеннике, чтобы очистить свои уста, чтобы ни одна из частиц освященных даров не осталась там. Служебник священника также содержит целый ряд благодарственных молитв после причащения, чтобы прочитать их ad libitum (аще изволит) в духе того же самого благочестия. Подобные благоговейные молитвы сопутствуют принятию Святого Причастия и в других восточных евхаристических литургиях[40]. Итак, на христианском Востоке действительно есть почитание евхаристического Господа. Все различие – я повторяю - состоит в том факте, что подлинное восточное евхаристическое благочестие всегда оставалось в контексте причащения  во время евхаристической литургии, а не вне его.

 

IV. Средневековое происхождение западного внелитургического

почитания Евхаристии

Изначально на Западе было то же самое. Все начало меняться в Средневековье, когда Римско-католическая церковь находилась в муках наибольшего дегенеративного периода своей литургической истории. Раннее Средневековье уже положило конец древней системе «кафедральной литургии»[41] и следом последовало «распыление литургической общины» и «триумф частной мессы»[42]. Ранее на Западе христианские общины в городах и весях поздней античности были организованы в виде унитарной единицы под руководством епископа. Это был епископ, который председательствовал на богослужениях в соборном храме в сослужении многочисленного низшего клира[43], помогавшему ему в преподании таинств и отправлении пастырского служения, которое заключалось в основном в совершении богослужений суточного круга и треб  - того, что мы сегодня и называем «литургией».[44]

Коллапс этой кафедральной системы сопровождался похоронным звоном всему общественному совершению соборной литургии для всей общины. Сельские часовни и небольшие пригородные церкви со временем стали обслуживаться своим собственным духовенством[45]. Практика совершения крещения в приходских церквях в любой день года ознаменовала конец старого процесса христианского посвящения, заканчивавшегося в соборном баптистерии общим просвещением всех оглашенных как неотъемлемой частью пасхального празднования. [46] Быстрое увеличение гильдий с собственными часовнями и литургиями[47] усилило фрагментацию литургического единства и растущую клерикализацию и приватизацию Евхаристии.

Произнесение канона мессы едва слышимым шепотом увеличило промежуток между навсегда клерикализированной литургией и людьми, [48] чьи фантастические аллегорические объяснения мессы были призваны заполнить создавшийся благочестивый вакуум. «Созерцание Господа» в Святых Дарах с сопутствующими суевериями[49], заменило причастие; Евхаристия становится священным зрелищем, заключенным в суеверные верования, видения и интерпретации. [50] Выставление Святых Даров начинает даже заменять мессу как центр евхаристического поклонения, воздвигая субъективный и статический религиозный культ Евхаристии, который характеризует духовность эпохи Барокко.[51]

Данное западное евхаристическое почитание реального присутствия Христа в запасных дарах было возбуждено, кроме всего прочего, спорами, вызванными  учением Беренгария Турского (приблизительно 1000 - 1088), которое считается первой действительно евхаристической ересью в латинском богословии.[52] Одним из западных новшеств, которое, кажется, стимулировало развитие этой новой формы почитания запасных даров, была практика сохранения в дарохранительнице достаточно большого количества евхаристического хлеба для причащения. Петер Брове исчерпывающе доказал, [53] что первоначальная традиция сохранения даров была одна и та же на Востоке и Западе: кроме того, что было необходимо на случай прощального напутствия (viaticum,) освященные дары не сберегались для приобщения ими на следующей мессе, но потреблялись как можно скорее, как все еще практикуется на христианском Востоке. [54]

Эта новация в западной практике сначала отмечается в латинских церквях  крестоносцев в Иерусалиме в середине XI столетия, когда огромный поток паломников с Запада требовал создания большого евхаристического запаса вместо нескольких гостий на крайний случай, как было принято в универсальной традиции. [55] Новшество причащения гостиями, уже освященными на предыдущей мессе и сохраняемыми в дарохранительнице, было совершенно невероятно в ранней христианской практике и все еще невообразимо в любом подлинном восточном христианском предании.

Это выглядело невиданной новизной и для латинского Запада. Поскольку Йозеф Юнгманн (1889-1975) утверждал: «На всем протяжении Средневековья сохранение даров предназначалось только для причащения больных» [56] - т.е. для напутствия (viaticum). Однако, вскоре причащение из дарохранительницы прочно вошло в обиход римского обряда, несмотря на тот факт, что оно неоднократно порицалось самыми высокими и наиболее авторитетными католическими властями, начинаясь с  папы Бенедикта XIV (1740-1758) в энциклике Certiores effecti (§3) в 1742 г., затем повторилось при папе Пие XII (1939-1958) в новаторской энциклике о священной литургии Mediator Dei (§§ 118, 121-122) [57] в 1947 г., после II Ватиканского собора (1962-1965) в инструкции о раздаче святых даров на мессе[58] и последний раз в 2002 г. в § 85 третьего издания «Общей инструкции к Римскому служебнику». [59]

Причина этих неоднократных директив совершенно очевидна для любого сколько-нибудь сведущего в евхаристическом богословии. Динамика  совершения Евхаристии заключается в одном непрерывном действе, в котором обычные приношения общины предлагаются Богу, принимаются Богом и возвращаются общине, чтобы быть разделенными как дар Господа нам, но не наш Ему. Сегодня люди воспринимают причащение в качестве индивидуального акта верующего; личного проявления благочестия; того, что мы делаем обособленно, а не в качестве  дара, данного, полученного и разделяемого; того, что мы имеем и получаем от Бога и делим один с другим; короче говоря - причащения.

Именно разделение трапезы друг с другом было изначальным смыслом евхаристического общения (koinonia) в ранней Церкви, поскольку апостол Павел говорит нам в 1 Кор.  10:17: «Один хлеб, и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба». Немного позже, в начале II столетия, Игнатий Антиохийский предупреждает в Послании к филадельфийцам, гл. 4: «Итак, старайтесь иметь только одну евхаристию. Ибо одна плоть Господа нашего Иисуса Христа и одна чаша в единение Крови Его, один жертвенник, как и один епископ с пресвитером и дьяконами, со служителями моими...» [60]

В этом древнем видении Евхаристии, святое причащение - не только таинство личного общения каждого из индивидуально крестившихся с Воскресшим Господом. Это - скорее таинство нашего общения друг с другом в Теле этого Воскресшего Господа, чтобы созидать одно таинственное Тело Христово, тело одновременно и церковное, и евхаристическое. Это было выражением евхаристического общения (koinonia) в ранней Церкви, показанного вне условностей.[61] Чувство этого общения было настолько сильным, что в ранний период истории ни одно из духовных лиц, сослуживших при совершении  Евхаристии, ни папа римский, ни патриарх константинопольский не брал сам себе святое причастие, а только получал его из рук другого. Поскольку я уже где-то показал: общим правилом в большинстве чинов причащения восточного и западного обрядов в Средневековье было: святое причастие не бралось самостоятельно, даже высшим духовенством, но подавалось и принималось из рук собрата. [62] Для общины это одновременно: и служение, и дар, и распределение. Это передавалось каждому причастнику рукой другого причастника, словно рукой самого Христа.

Принятие причастия из дарохранительницы, далекое от освящения общей трапезы, походит на приглашение гостей на банкет, на котором угощение  происходит блюдами из холодильника, оставшимися от предыдущих гостей. Каждый насытился, никто не ушел голодным, но символика равного участия в общей трапезе полностью утрачена. Евхаристическая причащение - не только таинство соединения человеческой личности с Богом через Тело и Кровь его Воплотившегося Сына, сохранение даров которого и обеспечивает дарохранительница. Это - церковное общение людей, преданных друг другу во Христе и разделяющих вместе с Ним Его жертвенную и небесную трапезу, образ которой вряд ли может явить причащение из дарохранительницы.

Упрямый отказ видеть здесь противоречие является результатом смещения акцента от присутствия Христа в общине, как цели его реального присутствия в евхаристических дарах,  к исключительному фокусу на его присутствии в одних только Святых Дарах. «Практика раздачи причастия из дарохранительницы … размывает жизненную связь между собранием, совершающим евхаристию и евхаристией, которую они получают во время обряда причащения».[63] Cв. Фома Аквинский, перекликаясь с Отцами школы Августина, [64] учил, что «Евхаристия является причастием единства Церкви, которое следует из факта, что многие являются едиными во Христе.» [65] Евхаристическое благочестие латинского Средневековья имело тенденцию забыть это, и продолжающаяся  соблазнительная практика причащения из дарохранительницы, которая неоднократно осуждалось Высшим Учительством, показывает, что западное католическое евхаристическое благочестие все еще держится той же самой накатанной средневековой колеи.

 

V. Пастырская и экуменическая значимость

Эта проблема не лишена пастырского и экуменического значения. Некоторые считают, что основная напряженность между восточными христианами и латинскими католиками пролегает сегодня в вопросе различного почитания Евхаристии. В этой проблеме, как и во многих других, восприятие чьей-либо традиции часто становится жертвой клише. Одно их таких клише - понятие, что почитание запасных даров чуждо восточным христианам, как это выражено в немотивированном порицании Юнгманна о «большом безразличии восточных христиан к почитанию Святых Даров».[66]

В противовес, с восточной стороны водораздела чувствуется некоторая настороженность, ибо многие православные воображают, что римско-католическая практика всеобщего причащения безразлична к уровню воцерковленности причастников. Создается впечатление, что единственным требованием для того, чтобы получить Святое Причастие по латинскому обряду является способность причастника открыть рот; впечатление укрепляется тем, что многие наблюдали, да я и сам видел это не раз, как римско-католическая молодежь приближается к чаше с выражением, словно желает получить сакраментальную жевательную резинку! Святое Причащение остается для православных «страшным таинством», для допущения к которому они продолжают требовать подготовки через пост, молитву и исповедь – всего того, как они думают, что давно исчезло на католическом Западе.[67]

Для римских католиков, чтобы продвинуться через эти рифы в их взаимоотношениях с восточными церквами-сестрами, три вещи существенны. Прежде всего, нужно знать, что каждый имеет в виду. Во-вторых, нужно избегать анахронизмов или того, что я назвал бы – я даже придумал слово – «анакультуризмов». Анахронично спрашивать, почему той исторической ночью апреля 1775 г., Пол Ревир зажег сигнальные фонари на шпиле Старой Северной Церкви Бостона, чем предупредил колонистов о прибытии британцев, вместо того, чтобы позвонить по сотовому телефону. «Анакультурно» называть женщин из племен бразильских дождевых лесов «стриптизершами», потому что они не носят бюстгальтера. В богословии и духовности нельзя судить то, что было сделано в другие времена, или все еще делается в других культурах, на основе критериев, которые не существовали в те времена, и не существуют даже доныне в других цивилизациях.

Некоторые католики привыкли в настоящее время часто использовать священное слово «традиция». Традиция - не произвольный набор того, к чему мы обращаемся в прошлом. Это - живое сознание Церкви о том, что было ей передано как существующая реальность в ее динамической неразрывности с прошлым, и не только с западным прошлым, и ни тем срезом прошлого, которое теперь выглядит хорошо.

 

VI. Заключение

Различия между Востоком и Западом в евхаристической практике – продукт западной истории в течение Средних веков и эпохи Барокко, т.е. периодов религиозного развития, когда Запад отклонился от многих практик ранней и поздней христианской античности, все еще сохраняемых на Востоке. Конечно, нельзя сказать, что раньше в Церкви недоставало евхаристического благочестия. [68] Церковь на Востоке и Западе всегда была евхаристической в своей сердцевине. Но ранее это проявлялось только в контексте евхаристической литургии и чине причащения, а не отдельно, как что-то обособленное. Это - древняя традиция начальной Церкви, которая все еще вдохновляет христианский Восток сегодня.

Я никоим образом не подразумеваю, что эти западные новшества были нелигитимны: все апостольские церкви-сестры, восточные и западные, имеют право развивать свою собственную религиозную жизнь, как они считают целесообразным, в соответствии с их собственными идеалами, в пределах границ христианской ортодоксии (orthodoxy). То, чего никто не имеет право делать, однако, так это читать историю задом наперед, претендуя на то, что новшества в его традиции существовали всегда, ибо те, кто не разделяет его благочестивых принципов, делает это просто потому, что остался верным  ранней традиции прежде, чем эти новшества возникли. Восточные католики, традиционно опасающиеся латинской критики, раздражаемы стремлением римских католиков абсолютизировать свои благочестивые новшества, которые последние развили в ходе своей литургической и религиозной истории, и затем осуждать за несовершенство тех, кто к ним безразличен.

Моя точка зрения заключается в том, что я ни коем образом не хочу рекомендовать вернуться к обычаям причудливой поздней античности и раннего средневековья и  менталитету, на котором они основаны. И при этом я не стремлюсь ни опорочить более поздние события в латинском богословии и духовности, ни возвеличить восточный традиционализм. Моя единственная цель состоит в том, чтобы внести долю фактического реализма в споры. Можно изменить представления, благочестие и даже богословие. Нельзя изменить лишь простые факты истории. Этим занимались только коммунистические историки. Для них лишь будущее было определенным; прошлое они фабриковали сами, следуя за колебаниями  генеральной линии партии.

Как утверждают относительно почитания запасных даров на латинском Западе ван Дийк и Уокер, первоначально это новшество было ограничено лишь Северной Европой: «Рим … особенно не поощрял северные религиозные практики. Почему он должен был это делать?»[69] Почему действительно, и более того, почему западные события в ответ на западные проблемы должны волновать христианский Восток? Чтобы понять это, следовало бы поступить так как византийские христиане, чья редакция евхаристической анафоры Cв. Василия была восполнена в духе высокоразвитой пневматологии Cв. Василия Великого, труд которого «О Духе Святом» [70]  был создан в ответ на споры о природе Святого Духа, в конечном счете, решенные на II Вселенском Константинопольском соборе 381 г., [71] и которые выражают недоумение, что римский канон мессы даже не упоминает о Святом Духе, кроме заключительного славословия. Древний римский канон мессы имеет слабую пневматологию не потому, что он ущербный, а потому, что он стар, настолько стар, что  был составлен прежде, чем Святой Дух стал проблемой, которая была решена. Так как это было главным образом восточной христианской проблемой, вызванной восточной ересью, христианский Восток решил ее в Константинополе в 381 г., и поэтому она отражена в восточной, а не западной литургии. Разве это странно? То же самое верно и для восточного христианского евхаристического благочестия. Как с отсутствующим Святым Духом римского канона мессы, восточное евхаристическое благочестие скромно не потому, что несовершенно, но потому что является более древним.

Ван Дийк и Уокер пишут о почитания евхаристии на Средневековом латинском Западе, «… практические стандарты почитания, различаются от области к области … манера выражения почтения и благоговения  варьируются в зависимости от социального характера, образования, культуры и обычаев народов и рас Европы …».[72] Если дело обстоит так даже в пределах границ церковной культуры латинской Европы, то почему этого не должно быть  между восточным и западным христианским миром, избавьте меня от ответа.


[1] Данная записка составлена для обмена мнениями в Католическом университете Америки (Вашингтон) 12 января 2006 г.

[2] L’histoire littéraire du sentiment religieux en France, depuis la fin des guerres de religion jusqu’à nos jours, 11 vols. (1916-1929).

[3] W.H. Freestone, The Sacrament Reserved. A Survey of the Practice of Reserving the Eucharist, with Special Reference to the Communion of the Sick, during the first Twelve Centuries (Alcuin Club Collections 21, London/Milwaukee 1917).

[4] S.J.P van Dijk and J. Hazelden Walker, The Myth of the Aumbry. Notes on the Medieval Reservation Practice and Eucharistic Devotion with Special Reference to the Findings of Dom Gregory Dix (London 1957).

[5] O. Nußbaum, Die Aufbewahrung der Eucharistie (Theophaneia 29, Bonn 1979).

[6] Обычный учебник H.-G. Beck, Kirche und theologische Literatur im byzantinischen Reich (Handbuch der Altertumswissenschaft, Abteilung XII., II. Teil: Byzantinisches Handbuch, Bd. I. Munich 1959), не дает вообще раздела «Евхаристия» в содержании (ix-xi), а индекс упоминаний «Евхаристия» (813)  указывает только на 11 отдельных страниц из 798-страничного руководства по византийскому богословию.

[7] F. Vernet, “IV. Eucharistie du XIe à la fin du Xe siècle,” Dictionnaire de théologie catholique V.2:1209-1233; J. de Ghellinck, “V. Eucharistie au XIIe siècle en occident,” ibid. 1233-1302; E, Mangenot, “VI. L’eucharistie du XIIIe siècle au XVe siècle,” ibid. 1302-1326.

[8] Последующие споры об опресноках и эпиклезисе не являлись восточными ересями, вызванными богословскими воззрениями. См. по этому поводу: M. Jugie, Theologia Dogmatica Christianorum Orientalium ab Ecclesia Catholica Dissidentium, 5 vols. (Paris 1926-1935) III, 232-301; M.H. Smith III, “And taking bread...”: Cerularius and the Azyme Controversy of 1054  (Théologie historique 47, Paris 1978). О православном противостоянии латинским обычаям см: Tia M. Kolbaba, Byzantine: Errors of the Latins (Urbana 2000); также: “Meletios Homologetes On the Customs of the Italians,” Revue des études byzantines 55 (1997) 137-168; также: “Byzantine Perceptions of Latin Religious ‘Errors’—Themes and Changes from 850 to 1350,” in The Crusades from the Perspective of Byzantium and the Muslim World (Washington, D.C. 2001) 117-143.

[9] Ambrose, De excessu fratris I, 43, ed. O. Faller, S. Ambrosii Opera, Pars VII (Corpus Scriptorum Ecclesiasticorum Latinorum 73, Vienna 1955) 232-33 = PL 16:1304B; ср.: F. van der Meer, Augustine the Bishop. The Life and Work of a Father of the Church, trans. B. Battershaw and G.R. Lamb (London 1978) 530.

[10] О благочестивых жестах мирян во время Святого Причащения см. тексты, приводимые : R.F. Taft, “The Communion of the Laity: The Ancient Ritual in the Mother Traditions of Syriac Christianity,” in A. Chahwan (ed.), Mélanges offerts à l’Abbé Jean Tabet (Publications de l’Institut de Liturgie à l’Université Saint-Esprit de Kaslik 34, Kaslik, Lebanon 2005) 15-48.

[11] Cf. J.C. McGowan, Concelebration. Sign of the Unity of the Church (New York 1964) 15; R.F. Taft, “One Bread, One Body: Ritual Symbols of Ecclesial Communion in the Patristic Period,” in Douglas Kries and Catherine Brown Tkacz (eds.), Nova Doctrina Vetusque: Essays on Early Christianity in Honor of Frederic W. Schlatter, S.J. (New York 1998) 23-50, here 28-32; id., A History of the Liturgy of St. John Chrysostom, vol. V: The Precommunion Rites (Orientalia Christiana Analecta 261, Rome 2000) 404-412.

[12] Augustine, Contra Iulianum opus imperfectum III §162, ed. M. Zelzer, E. Kalinka, S. Aureli Augustini Opera, Sectio VII, Pars IV (Corpus Scriptorum Ecclesiasticorum Latinorum 85.1, Vienna 1974) 467-68.

[13] Oratio 8, 18, Grégoire de Nazianze, Discours 6-12, ed. M.-A. Calvet-Sebasti (Sources chrétiennes 405, Paris 1995) 284-86; перевод из: Daniel Sheerin, “Eucharist as Medicine of Body and Spirit” (неопубликованная лекция), 10. Я благодарен проф. Ширину из Университета Нотр-Дам за предоставленную копию.

[14] Freestone, The Sacrament Reserved 100. The Pontifical was edited by W. Greenwell (London 1853).

[15] Freestone, The Sacrament Reserved 99. См: например III Карфагенский собор (397 г.), канон 6, и другие североафриканские каноны: J.D. Mansi, Sacrorum conciliorum nova et amplissima collectio, 53 tomes in 58 vols. (Paris/Leipzig 1901-1927) 3:719, 881, 919.

[16] Nicetas David Paphlagon, Vita Ignatii archiepiscopi Constantinopolitani, Mansi 16:264-65 = PG 105:545CD.

[17] См: J. Hergenröther, Photius, Patriarch von Konstantinopel, 3 vols. (Regensburg 1867-1869) II, 109; F. Dvornik, the Photian Schism. History and Legend (Cambridge 1970) 149 note 4.

[18] Ср. J. de Ghellinck, “V. Eucharistie au XIIe siècle en occident,” Dictionnaire de théologie catholique V.2:1233-1502; Freestone, The Sacrament Reserved; P. Pourrat, Christian Spirituality I (Westminster 1953); D. Stone, A History of the Doctrine of the Holy Eucharist (London 1909); H. Thurston, “The Early Cultus of the Blessed Sacrament,” The Month 109 (1907) 377-390; id., ссылки T.E. Bridgett, History of the Holy Eucharist in Great Britain (London 1908). К этим старым работам  Макгоуона добавьте: N. Mitchell, Cult and Controversy: The Worship of the Eucharist outside Mass (New York 1982) esp. chap. 4 part II.

[19] Thurston, заметки к Bridgett, 170; E. Bertaud, “Devotion eucharistique,” Dictionnaire de spiritualité IV.2:1621-1647, с приложением библиографии 1635-37.

[20] Freestone, The Sacrament Reserved 264.

[21] Lanfranc, Decreta pro Ordine Sancti Benedicti iv, PL 150:456.

[22] Этот термин встречается уже в трудах Св. Петра Дамиана (ум. 1071), если трактат Expositio canonis missae 7, 14, 16, действительно его (PL 145:883D [transsubstantiatio], 888A [transsubstantiando], 889C [transsubstantiatur]. Это использует Гильдеберт Турский (ум. 1133) (Sermo 93, PL 171:776A), и термин “transsubstantiare [transsubstantietur],” Стефан Отунский (ум. 1139) в своем Tractatus de sacramento altaris 13 (PL 172:1291C). Как существительное, так и глагол вошли в широких обиход в XII столетии: Freestone, The Sacrament Reserved 156 note 4.

[23] Freestone, The Sacrament Reserved 258.

[24] Thurston, “The Early Cultus,” 377f.

[25] Bridgett, History of the Holy Eucharist 14.

[26] McGowan, Concelebration 13-15. Ссылки внутри цитаты принадлежат Макгоуо ну, хотя я скорректировал и обновил, а также привел их к единому формату.

[27] О Мопсуестии см: G. Fedalto, Hierarchia Ecclesiastica Orientalis, 2 vols. I: Patriarchatus Constantinopolitanus; II: Patriarchatus Alexandrinus, Antiochenus, Hierosolymitanus (Padua 1988) II, 770-71, §71.15.2; F. van der Meer and Christine Mohrmann, Atlas of the Early Christian World, trans. and edited by M.F. Hedlung and H.H. Rowley (London 1958) map 16a.

[28] См. мои заметки: R.F. Taft, A History of the Liturgy of St. John Chrysostom, vol. IV: The Diptychs (Orientalia Christiana Analecta 238, Rome 1991) 47. Как я показываю там, проповеди датируются прибл. 388-392 гг., до епископского служения Феодора. Небольшое различие в датах, не так важно в этом контексте, см. как этот и последующий источник Филоксен происходили из Антиохийского патриархата.

[29] R. Tonneau, R. Devreesse, Les homélies catéchétiques de Théodore de Mopsueste (Studi e testi 145, Vatican 1949) 569-581; A. Mingana, Commentary of Theodore of Mopsuestia on the Lord’s Prayer and on the Sacraments of Baptism and the Eucharist (Woodbrooke Studies 6, Cambridge 1933) 110-114.

[30] van de Meer and Mohrmann, Atlas map 15a.

[31] A. de Halleux, Philoxène de Mabbug: sa vie, ses écrits, sa théologie (Louvain 1963) 296; A. Cody, “An Instruction of Philoxenus of Mabbug on Gestures and Prayer When One Receives Communion in the Hand, with a History of the Manner of Receiving the Eucharistic Bread in the West-Syrian Church,” in N. Mitchell, J. Baldovin (eds.), Rule of Prayer, Rule of Faith. Essays in Honor of Aidan Kavanagh, O.S.B. (A Pueblo Book, Collegeville 1996) 56-79, here 59.

[32] Cody, “Philoxenus,” 68. On Mabbug see Fedalto, Hierarchia II, 783, §73.1.17.

[33] Cody, “Philoxenus,” 62-64.

[34] Hymni de fide 85.8 (= De margarita 5.8), ed. E. Beck, Des heiligen Ephraem des Syrers Hymnen de Fide (Corpus Scriptorum Christianorum Orientalium 154-155 = Scriptores Syri 73-74, Louvain 1955) 154:261 (original Syriac), 155:222 (translation); Cody, “Philoxenus,” 65; P. Yousif, L'eucharistie chez Saint Éphrem de Nisibe (Orienetalia Christiana Analecta 224, Rome 1984) 303-4.

[35] Mitchell, Cult and Controversy 105-6.

[36] Я перевел это с неофициального итальянского текста: “…l’adorazione eucaristica…sia mantenuta e promossa, secondo le tradizioni, tanto della Chiesa latina quanto delle Chiese orientali.”

[37] Действительно, так Синод изначально сформулировал проблемы. Посредственность его подготовительных документов язвительно отмечена и заклеймена авторитетом по меньшей мере епископа Эйрского Дональда Тротмэна, председателя литургического комитета Национальной Конференции католических епископов США в его статье: “Our Daily Bread,” America Vol. 193, Whole No. 4705 (October 3, 2005) 9-11.

[38] The Pilgrim’s Tale, edited with an introduction by Aleksei Pentkovsky, translated by T.A. Smith, preface by J. Pelikan (Classics of Western Spirituality, New York/Mahwah 1999) 91.

[39] История и манускрипты в: R.F. Taft, “Byzantine Communion Rites II. Later Formulas and Rubrics in the Ritual of Clergy Communion,” Orientalia Christiana Periodica 67 (2001) 275-352.

[40] См., например: F.E. Brightman, Liturgies Eastern and Western (Oxford 1896) 62-65, 102-104, 138-42, 185-86, 238-42, 449-52.

[41] Об этой системе см.: R,F. Taft, The Liturgy of the Hours in East and West. The Origins of the Divine Office and its Meaning for Today. Second Revised Edition (Collegeville 1993) 297ff; H.G.J. Beck, The Pastoral Care of Souls in South-East France during the Sixth Century (Analecta Gregoriana 51, Rome 1950) 66-79; G.W.O. Addleshaw, The Early Parochial System and the Divine Office (Alcuin Club Prayer Book Revision Pamphlets 15, London n.d.); P. Salmon, The Breviary through the Centuries (Collegeville 1962) 6ff.

[42] Цитирование из: Th. Klauser, A Short History of the Western Liturgy. An Account and Some Reflections, trans. J. Halliburton (2nd ed. Oxford/NY/Toronto/Melbourne 1979) chap. 3.

[43] Даже маленькие городки имели собственного епископа и многочисленное низшее духовенство – в некоторых местах 1 клирик на 20 мирян. В XV столетии город Бреслау на 2 храма имел 236 священников. Об этом: J.A. Jungmann, Pastoral Liturgy (New York 1962) 66.

[44] Taft, The Liturgy of the Hours 298. Такая система церковной организации сохранялась в Западной Европе до X XI в. Конечно, было много сельских церковок, где служил священник, посланный из кафедрального собора. Но только собор имел баптистерий, и все главные торжества совершались только в главной церкви. Даже такие большие города как Рим имели множество пригородных храмов; единство экклезиологического и евхаристического служения демонстрировалось обрядом   fermentum – перенесением части Евхаристии, освященной на папской или соборной мессе в дальние приходы, как знак их единства с материнской церковью. См. подробно: J.F. Baldovin, “The Fermentum in Rome in the Fifth Century: A Reconsideration,” Worship 79 (2005) 38-53; также J. Hazelden Walker, “Further Notes on Reservation Practice and Eucharistic Devotion. The Contribution of the Early Church at Rome,” Ephemerides Liturgicae 98 (1984) 392-404, esp. 396; J.A. Jungmann, “Fermentum: A Symbol of Church Unity and its Observance in the Middle Ages,” in id., Pastoral Liturgy 287-295; P. Nautin, “Le rite du «fermentum» dans les églises urbaines de Rome,” Ephemerides Liturgicae 96 (1982) 510-522; Taft, “One Bread”; id., The Precommunion Rites 398ff; и другие работы.

[45] Taft, The Liturgy of the Hours 298. Это были т.н. minster в англо-саксонской Англии, крещальные церкви (plebes baptismales) в Галлии, и просто plebes в Италии, от которого просиходит слово pieve, которым все еще называют приходские церкви в Центральной Италии, от которых, подобно minster в Англии, происходит название многих местечек. Историки называют период строительства этих церквей «первым основанием» приходов в отличие от «второго основания», которое произошло в середине XII столетия в результате реорганизации городских приходов в диоцезы. В отличие от позднего периода, когда во главе приходов стоял пресвитер, «первое основание»  подразумевало устройство по типу кафедрального собора за исключением того, что настоятель не был епископом, а прелатом, называемым хорепископом (от греческого chora, сельская местность), пробстом, кустодом, протопресвитером, или аббатом в зависимости от географии. Таким образом клир жил квази-общинной жизнью и служил соборно.

[46] E. Cattaneo, Il culto cristiano in occidente. Note storiche (Bibliotheca Ephemerides liturgicae, Subsidia 13, Rome 1978) 295; Mitchell, Cult and Controversy 47.

[47] Cattaneo, Culto 295-6.

[48] Klauser, Short History 98-99. Эта практика появилась в Галлии под восточным влиянием в XI столетии и была представлена в Рим не ранее 1000 г. По этому вопросу см.: J.A. Jungmann, The Mass of the Roman Rite. Its Origins and Development (Missarum Sollemnia), 2 vols. (New York 1951, 1955) I, 82-83, 152, II, 137-38, 141; и более подробно, особенно о ранней и восточной практике с приложением библиографии:  R.F. Taft, “Was the Eucharistic Anaphora Recited Secretly or Aloud? The Ancient Tradition and What Became of It,” работа была написана для St. Nersess Seminary 40th Anniversary Symposium Liturgy in Context: Worship Traditions of Armenia and the Neighboring Christian East, New York, September 25-28, 2002, напечатана в документах симпозиума.

[49] H.B. Meyer, “Die Elevation im deutschen Mittelalter und bei Luther,” Zeitschrft für katholische Theologie 85 (1963) 162-217; Cattaneo, Culto 307; Jungmann, The Mass of the Roman Rite II, 208ff.

[50] Ibid. 308-9; A. Franz, Die Messe im deutschen Mittelalter. Beiträge zur Geschichte der Liturgie und des heiligen Volkslebens (Freiburg im B. 1902, repr. Vienna 1963) 46ff.

[51] См. описание в: Klauser, Short History chap. 4, and L. Bouyer, Liturgical Piety (Liturgical Studies, Notre Dame 1955) chap. 1. Хотя в 1450 г. Папский легат кардинал Николай Кузанский (1401-1464) проезжая по Германии, объяснял, что Иисус в Евхаристии должен быть вкушаем, а не разглядываем.  См. об этом : P. Browe, Die Verehrung der Eucharistie im Mittelalter (Munich 1933/Rome 1967) 170ff, and cf. 166-181; Klauser, Short History 137.

[52] Klauser, Short History 135-40

[53] P. Browe, “Wann fing man an, die in einer Messe konsekrierten Hostien in einer anderen Messe auszuteilen,” Theologie und Glaube 30 (1938) 388-404, here 393-404.

[54] О современной восточной практике см.: J.-M. Hanssens, Institutiones liturgicae de ritibus orientalibus II-III (Rome 1930, 1932) III, §§1423-28; о сохранении Даров на Западе: van Dijk and Walker, The Myth of the Aumbry esp. 27-57 and passim throughout; Freestone, The Sacrament Reserved.

[55] Browe, “Wann fing man an,” 396-404.

[56] Jungmann, The Mass of the Roman Rite II, 408.

[57] Encyclical Letter of His Holiness Pius XII on the Sacred Liturgy (Vatican Library Translation) (National Catholic Welfare Conference, Washington D.C., n.d.) 42-44 и ссылка 108.

[58] E.g., International Commission on English in the Liturgy, Documents on the Liturgy 1963-1979. Conciliar, Papal, and Curial Texts (Collegeville 1982) §§55, 1446h, cf. 1284, 2198.

[59] General Instruction on the Roman Missal (Third Typical Edition, Liturgy Documentary Series 2, U.S. Conference of Catholic Bishops, Washington, D.C. 2002) 43 §85, and the respective note 73.

[60] Ignace d’Antioche, Polycarpe de Smyrne, Lettres—Martyre de Polycarpe, ed. P. Th. Camelot (4th ed., SC 10bis, Paris 1998) 122.

[61] L. Hertling, Communion, Church and Papacy in Early Christianity  (Chicago 1972); W. Elert, Eucharist and Church Fellowship in the First Four Centuries (St. Louis 1966).

[62] Full details in R.F. Taft, “Receiving Communion—A Forgotten Symbol?” Worship 57 (1983) 412-418; id., Beyond East and West. Problems in Liturgical Understanding (2d ed. Rome 1997) chap. 7; id., “Byzantine Communion Rites: I. The Early Ritual of Clergy Communion,” Orientalia Christiana Periodica 65 (1999) 307-345, here 311-22. J.-M. Hanssens, “De concelebratione missae in ritibus orientalibus. De eius notione et modis, usu praesenti et historia,” Divinitas 10 (1966) 482-559, here 493, was, I believe, the first to draw attention to this.

[63] Judith M. Kubicki, “Christ Among Us,” America Vol. 193, Whole No. 4705 (October 3, 2005) 12-15, here 15.

[64] E.g., Sermo Denis VI, 1-2, G. Morin (ed.), Sancti Augustini sermones post Maurinos reperti (Miscellanea Agostiniana, Testi e studi 1, Rome 1930) 30 = Sermon 229, St. Augustine, Sermons on the Liturgical Seasons, trans. M.S. Muldowney (The Fathers of the Church 38, Washington, D.C. 1984) 201-2; St. Augustine, Commentary on the Lord’s Sermon on the Mount with Seventeen Related Sermons, trans. D.J. Kavanagh (The Fathers of the Church 11, Washington, D.C. 1977) 321-23; cf, Kubicki, “Christ Among US,” 13-14.

[65] Summa Theologiae III, 82.2 ad 3; cf. 82.9 ad 2.

[66] Jungmann, The Mass of the Roman Rite II, 419.

[67] Например, недавний пример, обратите внимание на замечание русского православного иеромонаха Филиппа Васильцева «братского делегата» Московского Патриархата на XI сессии  Синода Епископов Католической церкви , состоявшегося в Ватикане 2-23 октября 2005 г. Приводится в: SEIA (= Secretariat for Ecumenical and Interreligous Affairs of the National Conference of Catholic Bishops, Washington, D.C.) Newsletter on the Eastern Churches and Ecumenism, ed. Ronald G. Roberson, CSP, No. 121 (October 31, 2005) 22-23.

[68] See McGowan, Concelebration 14.

[69] Van Dijk and Walker, The Myth of the Aumbry 85.

[70] Basile de Césarée, Sur le Saint-Esprit, ed. B. Pruche (2nd ed., Sources chrétiennes 17bis, Paris 1968); cf. M.J. Lubatchiwskyj, “Des heiligen Basilius liturgischer Kampf gegen den Arianismus. Ein Beitrag zur Textgeschichte der Basiliusliturgie,” Zeitschrift für katholische Theologie 66 (1942) 20-38.

[71] See Pruche, “Introduction” to Basile, Sur le Saint-Esprit 41-225; J.A. Jungmann, The Place of Christ in Liturgical Prayer (New York 1965) esp. Part II, chaps. 10-13.

[72] Van Dijk and Walker, The Myth of the Aumbry 84.

© Голованов С.В., перевод с английского языка, 2006

 

 
 
 
Дизайн разработан Обществом Святого Креста. Все права сохранены, 2008 - 2017