Над всей Сибирью стоял дождевой циклон дожди. На ночь глядя, я поехал в Орловку. Перед самой деревней дорогу сильно размыло. Я попытался проскочить грязь на большой скорости. Машина разогналась и, сжигая диски сцепления, понеслась по грязи, которая долго не кончалась. Наконец, машина беспомощно завыла, разбрасывая колесами грязь, и остановилась. Я вышел на дорогу, сразу промок, и пошел пешком в избушку к французскому экологу-дачнику Дамьену, к которому ехал, чтобы освятить его хозяйство. Дамьен сидел возле окна, склонившись над тетрадкой, куда записывал плоды двухмесячных наблюдений: технологию производства экологически чистой штукатурки из навоза. Он пил дымящийся чай без сахара из побитой жестяной кружки. Увидев меня грязным и злым, Дамьен догадался, что освящения не будет. Добровольцы, жившие в палатках неподалеку, помогли мне вытолкать машину на большак. В салон подсела бесстрашная соратница Дамьена, берлинская студентка Инесса, которую он послал в село за мукой. Машина прорвалась сквозь грязь в село. Инесса спросила, что всегда спрашивают иностранцы в начале разговора, а именно, где я учился. Я назвал несколько вузов, а потом добавил: "А теперь посмотрите на меня: вот результат!". Инесса посмотрела на мою грязную куртку, все поняла и улыбнулась. Завязав капюшон, она бодро вышла под дождь. Было восемь вечера. На ее лице был восторг: ее не пугали ни горячие сельские парни на разбитых мотоциклах, ни пять километров пути по мокрой грязи назад. Вскоре мою машину догнал сильнейший ливень, дворники на стеклах застревали. Сгорел насос, который гнал воду для мытья стекол. Поздно вечером я был в городе. За прилавком автомагазина женщина пилила перламутровые ногти. Я попросил нужную деталь. Она подала ее мне кончиками пальцев и потом кисточкой пыталась покрасить мне ногти. Я отдернул руку:

-Что Вы делаете?

-Это я наношу свой лак на деталь. Если насос неисправен, мы его назад примем по этой метке. У нас у всех продавщиц свой оттенок лака.

Устал я от всего этого, мне нужно в Европу.

Российские немцы, все в темных шерстяных брюках, сидели в зале ожидания и разговаривали между собой так: одна фраза по-русски, другая по-немецки. В нейтральном кафетерии все стоило округленно в бумажных деньгах. У продавца лежала гора российской мелочи, с которой отъезжающие радостно расставались. Самолет быстро наполнился пассажирами, свободных мест не было, послышалась производственная песня "Я летаю "Омскавиа", и заложило в ушах. Меня зажали с двух сторон граждане Германии, возвращающиеся из ностальгического отпуска. Лайнер полетел вдоль параллели, а не напрямик через Скандинавию, поэтому полет продолжался долго. Наконец мы нырнули вниз в гущу облаков. На земле показался бурый лиственный лес и аккуратная бетонка с белыми и желтыми полосами.

Немецкий полицейский в аэропорту Бонн-Кельн, построенного в стиле "металл и стекло", быстро пропустил германских граждан, лишь открывая их паспорта и считая количество детей. У меня он внимательно посмотрел билет на обратный рейс и поставил штамп о въезде.

Выход направо вел на остановку. Негритянка, шедшая передо мной, вошла в затормозивший автобус и протянула водителю горсть мелочи. Он долго думал, что с ней делать. Через пять минут он понял, что все монеты вовек не сосчитает, и высыпал горсть назад. Негритянка поехала бесплатно.

Автобус быстро помчался по мокрой автостраде сквозь моросящий дождь и ворвался в пригород Дойтц. Вскоре на горизонте возникли огромные черные башни.

Автобус переехал Рейн и нырнул в тоннель, чтобы вынырнуть уже возле главного вокзала. К вокзалу примыкал тот самый знаменитый Кельнский собор, который строили семьсот лет. Вокруг него, несмотря на дождь, кругами ходили туристы. Возле всех дверей их встречали блуждающие нищие и смотрители собора в фирменных синих сутанах с отложными красными воротниками и кружками на шее.

До отхода поезда оставалось 10 минут. Обойдя изнутри, задрав голову, чудо света, я вышел через северный портал собора. Колокола приглашали к начинающемуся вечернему богослужению. Навстречу мне шел почтенный человек с широкой бородой. Это был Иосиф Мария де Вольф, единственный человек из миллиона жителей, которого я знал в городе. Я намеренно не сообщил ему, что буду в Кельне. Он шел на вечернюю Мессу.

Он посмотрел в мою сторону. Я привлекал внимание большим рюкзаком за плечами. Мы одновременно узнали друг друга.

-Господин де Вольф ?!

-Священник Голованов?!

-Я здесь совершенно случайно проездом, не поверите, зашел помолиться. У меня поезд прямо сейчас. Совершенно непредвиденная служебная поездка!

-Ничего нет случайного. Господь провидит все. Я приглашаю Вас к себе.

-Теперь только на обратном пути. У меня прямой самолет из Кельна через неделю.

Мы обнялись и по православному троекратно облобызались.

Я побежал на скоростной поезд "Талис", уже стоявший на перроне. Я с ужасом думал, поверил ли мне де Вольф, что я здесь случайно. Мы не виделись с ним пять лет. Я часто посылал ему письма, где писал, что по уши загружен в Сибири и сгораю на службах как свечка "аллилуйка". Не будет ли он думать, что я вместо служения часто болтаюсь по Европе?

Напротив меня в вагоне сели испанские студентки, которые вначале шумно говорили по-своему, а потом сразу уснули. Билеты проверяли немецкая проводница со значком "DB" и французский кондуктор. В Аахене немка сошла, и мы въехали в Бельгию. В вагоне-ресторане бармен серьезно предлагал маленький бумажный стаканчик растворимого кофе за 2 евро. Так только французы могут.

Поезд стремительно летел через невысокие горы Арденны, известные последней битвой немецких войск с американцами во время войны. Бельгийские станции выглядели какими-то заброшенными. Ближе к Брюсселю дождь перестал, природа становилась все ярче и ярче. Солнце сквозь тучи осветило зеленые луга и скошенные поля. Появились низколетящие самолеты. Экспресс замедлил ход. Вот и почерневшие дома в стиле "модерн", построенные век назад в эпоху промышленного расцвета.

Вид Брюсселя из окна поезда

-Что вы здесь делаете? - строго спросил я по-русски.

Негры замолчали, обернулись в мою сторону, и подозрительно интеллигентно сказали мне:

-Бон суар, пэр(1).

Они вежливо расступились, я позвонил в дверь, раздалось гудение магнита. Я зашел, с трудом переводя дыхание, и быстро захлопнул за собой дверь.

Меня встретил хозяин отец Константин, человек, любящий Россию.

-У вас тут негры за дверью хулиганят, наверное, пытались что-то свинтить с двери. Я им помешал.

- У нас возле двери остановка. Они просто ждут автобуса и поют. Они всегда так делают.

Я ошибся. Крайне нехорошо получилось. Я представил себя на их месте: стоят, никого не трогают, и вдруг священник выходит из машины и начинает на них орать на незнакомом языке.

Рано утром я сослужил на Божественной Литургии, которая совершалась на старом престоле в потемневших облачениях. Отец Константин протяжно выговаривал славянские слова и старательно кадил во время поминовения отошедших братьев и сестер наших. Писание читалось по-французски. Слава Богу, сподобившему меня в день Преображения стоять возле Престола!

После завтрака мы пошли на почту, чтобы послать посылку знакомому в Англию. По дороге оказалось, что бельгийская почта за пересылку берет вдвое больше германской. Повернули обратно. В десяти минутах ходьбы находился квартал Евросоюза, где воздвигнуты огромные здания в стиле "сталь и стекло", под землей - железнодорожная станция - "Люксембург". Народу - никого. Август - время отпусков.

Я прошел пешком на площадь перед королевским дворцом, завернул в королевский парк общего пользования, где были расставлены пластиковые скульптуры коров. Это была выдумка местных экологов, пытавшихся привлечь внимание общественности к проблеме коровьего бешенства. На дорожках уже лежали первые опавшие листья. Можно было лечь на причесанную траву, раскинуть руки и смотреть в прозрачное небо. На площади перед Мэрией убирали ящики с цветами после прошедшего недавно выставления ковра из живых цветов. Так делают раз в два года на праздник Успения Пресвятой Богородицы. Стены домов на главной площади были обвешаны сувенирными копиями Писающего Мальчика, символа города. Сам оригинал находился в музее и много веков писал на окружающее: в будни водой, а в праздники пивом. Желающие пили. В кафедральном соборе висели фотографии недавнего венчания наследника престола принца Филиппа с принцессой Матильдой. Вначале они с принцессой зарегистрировали гражданский брак, а потом через 3 года решили обвенчаться. Туристы и прихожане умиленно смотрели на фотографии и обсуждали наряды гостей. В почетной ложе рядами сидели представители духовенства всех конфессий в великом множестве пригревшихся на груди католической монархии. Три или четыре православных епископа носят титул Брюссельский и Бельгийский.

После экскурсии по действующему королевскому дворцу я зашел в примыкавший к нему отель "Беллевю" в Музей династии, состоящий из картин и личных вещей царствующих особ. Центром экспозиции был зал, посвященный любимому королю бельгийцев - Бодуэну, умершему десятилетие назад. Сейчас правит его брат король Альберт II и королева Паола. Зал представляет собой инсталляцию из фотографий во всю стену с его похорон, на которых, казалось, плакала вся страна. Одна стена была обклеена письмами бельгийцев к нему. В витринах стояли мешки со связками почты любимому королю. Много людей разглядывало костюм, в котором король пилотировал реактивный самолет.

В лекционном зале постоянно прокручивалась по многим мониторам политинформация о династии, как о консолидирующей силе бельгийского народа, состоящего из горячих фламандцев и флегматичных валлонов.

Во внутреннем дворике стоял черный блестящий "Мерседес 500", на котором передвигаются члены правящей династии. В политинформации говорилось, что король и наследник престола каждый день ездят во дворец на работу и разбирают письма простых граждан.

Типичная брюссельская улица

В поезде все время динамик что-то говорил по-французски. Я спросил у девушки по-английски, идет ли поезд до Синэ. Она подтвердила.

Приехав в Синэ, с радостью обнаружил, что оставался еще последний автобус, отходивший в Шевтонь.

Кроме двух старушек в автобус сел еще человек, похожий на меня: черные брюки, черная рубашка, борода. Он так же как я взял расписание автобуса и принялся изучать план маршрута на обратной стороне. На плече его висела сумка "Samsonite". Я понял, что это какой-нибудь странствующий член МП (Московской Патриархии), которые также едет впервые в Шевтонь, чтобы отдохнуть от постсоветской действительности. Эпоха практического экуменизма продолжается. Московские батюшки с матушками едут Европу посмотреть, официальные экуменисты из отдела внешних церковных : присылают своих духовных чад на постой к католикам, чтобы деньги сэкономить. Католики их принимают, ночевать дают, кормят, поят и провожают назад.

Автобус ехал по живописным холмам. Несколько пассажиров вышли, и мы остались вдвоем. Я нарочно пересел подальше, чтобы он не начал выведывать что я и откуда. Лицо у меня - явно не бельгийское. На последней остановке "Шемен Шевтонь" вышел он, а потом я. Кругом благоухала величественная природа: поля, сады и леса. Наслаждаясь пейзажем, мы двинулись по дороге к монастырю, куда указывала табличка. Он молчал и я молчал. Наконец, он обернулся и заговорил по-французски с явным акцентом. Я переспросил:

-Вы говорите по-русски?

-Да.

-Я еще на станции понял, что Вы священник из России

-Почему?

-Вы одеты во все темное и у Вас сумка "Samsonite", по которой я и догадался.

-Это же не российская фирма.

-Именно. В России нет средины. Либо китайский ширпотреб, либо престижная марка. "Samsonite" в России носят рыночные бандиты, бизнесвумены(2) и священники РПЦ.

-Никогда не был в России.

-А откуда Вы.

-Я украинец, родом из Канады. В монастыре я отвечаю за прием паломников, а зовут меня брат Андрей.

-Простите, пожалуйста. Надо же так ошибиться!

Мы перешли на украинский язык и вскоре подошли к воротам монастыря, расположенного в бывшем поместье местного епископа. Брат Андрей открыл своим ключом гостевой дом, проводил в вестибюль и усадил меня в кресло. На стене висел портрет основателя общины печального отца Бодуэна, много пострадавшего за свои экуменические идеи от иезуита Мишеля д'Эрбиньи. Деятельный монсеньор Мишель в 20-е годы прошлого столетия хотел, чтобы в монастыре бенедиктинцев готовились монахи для отправки в Россию для борьбы со Святым Православием. А аббат Бодуэн просто молился за всех.

Вскоре брат Андрей заселил меня в комнату и пригласил на ужин. Из гостевой трапезной раздавалась ломаная английская речь. Как оказалось, в монастырь приехала группа белорусских паломников из юрисдикции МП. Среди них была одна монахиня, которая подошла и попросила у меня благословения.

Ударили колокола к повечерию. Раздались шаги по мрамору. Все направились в храм восточного обряда через магазин церковной утвари, производимой в монастыре. Проходящим загадочно светились писаные темперой иконы, латунные лампады ручной работы и бронзовое литье.

Ночь опускалась на монастырь, в храме мерцали свечи, окутанные сизым кадильным дымом. Восточные паломники стояли в стасидиях. Приехавшие туристы сидели на скамьях. Служба совершалась очень протяжно. Особенно красиво и долго в конце монахи пели моление к Пресвятой Богородице.

Полшестого утра всех разбудил пронзительный звонок, звавший к утрени. Служба совершалась по-славянски, псалмы кафизм читались по-французски.

После службы я встретился с аббатом Филиппом, ранее пригласившим меня в монастырь. Он подарил мне гору подарков и пригласил на обед после службы.

Я долго гулял по монастырскому саду, вдыхая запахи пряностей. Отдельно в рощице находилось монастырское кладбище. С одной стороны стояли могилы с латинскими крестами. С другой - с православными. Имен и дат не было. Монахи затухают для мира уже при жизни. Кругом благоухала умиротворяющая природа. Жить здесь нельзя, только отдыхать. Возле главного корпуса стоял микроавтобус с белорусскими номерами. Бородатые мужички быстро разгружали картонные ящики из-под бананов, шурша кирзовыми сапогами по бельгийскому гравию. Монахиня пересчитывала, лежащие в ящиках софринские штампованные лампады, сделанные, вероятна, из лома списанных военных самолетов, так и не долетевших до Ла-Манша, и записывала в общую промасленную тетрадку. Очевидно, патриархийщики собирались открыть киоск церковной бижутерии на Елисейских полях.

Евхаристическое богослужение в день моего пребывания совершалось для всей монашеской общины по латинскому обряду. Возглавлял Мессу епископ, приехавший в отпуск в родные места из Голландии. Монахи пели григорианский хорал, стоя друг напротив друга в рясах с огромными рукавами. Гостившие члены МП смирно стояли в задних рядах и периодически истово крестились.

После службы все чинно изошли в трапезную, предварительно проводив епископа в путь. Гости, среди которых было несколько человек явно из России, сидели за главным столом близ настоятеля. Я сподобился быть посаженным о левую руку. Рядом сидел почтенный бородач, судя по манерам - священник МП.

Отец Филипп зазвонил в колокольчик, все встали и прочли молитву на церковно-славянском языке. Чтец зачитал житие святого Елевферия по-французски, стоя за кафедрой с микрофоном. Настоятель подал всем дощечки, которые все положили слева от себя. Потом подали хлеб, который все кроме аббата положили на дощечки.

Двое братьев прикатили тележку с едой и подали настоятелю первое. Оказалось, что дощечки слева были нужны, чтобы ставить на них горячие кастрюли. Один из прислуживающих на трапезе братьев был весьма почтенного возраста. Очевидно, что все отцы и братья обители были обязаны поочередно выполнять послушание в трапезной, невзирая на возраст и заслуги.

На первое был суп из шпината. На второе вначале подали запеченную рыбу, на гарнир тушеные овощи и салат. После того как второе было съедено, его подали снова и все поочередно взяли то, что им понравилось. Запивалось все водой.

В конце на десерт были поданы фрукты из монастырского сада, причем сливы были немытыми, что впрочем, не дало последствий. В монастыре настолько уверены в чистоте собственных фруктов, что подают их в естественном виде.

После обеда настоятель сказал мне, что в город Синэ отправляется микроавтобус, который захватит меня с собой. За рулем сидел монах молодецкого вида. Позади сел другой. Оба - в черных рясах. Мы быстро запетляли среди холмов. Всю дорогу они шутили и махали руками проходившим девушкам. Братья высадили меня на станции, пожелав "Бон вояж". Поездов на ближайший час не было. Я прошелся по городу. Синэ - глухая бельгийская провинция, все говорят только по-французски.

Определенного плана путешествия у меня не было, и я решил поехать туда, где раньше не был.

Раньше я никогда не был в Люксембурге, что неудивительно для уроженца Мордовии. По школьным учебникам я знал, что там говорят по-немецки и легко будет сориентироваться. Через 2 часа поезд пришел в Люксембург, который оказался современным городом и столицей маленькой страны. По репортажам телевидения Люксембург представлялся городом в горах. Оказалось, что в середине города находится глубокий каньон, откуда и вели свои репортажи журналисты, отчего создавалось впечатление горного ландшафта. После двух часов хождения по городу не удалось обнаружить ни одного Интернет-кафе. Вокруг вокзала находились только бутики "Смерть мужьям" и рестораны. Там живет мало эмигрантов, которые обычно содержат частные пункты связи с дешевым телефоном и выходом в Интернет. Кругом продавались портреты правящего Великого герцога с супругой. Герцог был почти абсолютным монархом. Выглядел на фото великолепно.

На мои вопросы по-немецки, прохожие отвечали по-французски. Большинство надписей было на языке Алена Делона и Жана Рено. Храмы и дворцы были старыми в стиле барокко, все остальные здания - современными в духе новых технологий. Я прослушал Мессу в Храме Сердца Иисуса и вновь поспешил на вокзал.

Вскоре шел ночное поезд "Лор Дазур" на юг Франции, минуя нешенгенскую Швейцарию.

Я взял билет в шестиместное купе. Со мной село 2 человека. В вагоне можно было либо лежать в купе, либо стоять в коридоре. Все сразу легли в спальные мешки. В Люксембурге пассажиров было мало. На следующей станции стали садиться французы.

Ночью поезд проехал Лион, родной город Дамьена, оставшегося в деревне Орловка совершенствовать технологию штукатурки из навоза. Пока он там, город мог спать спокойно.

Рано утром поезд остановился в Марселе. Я выглянул на перрон и оказался словно в парной. Поезд тронулся дальше и помчался вдоль моря. В Тулоне, базе морского флота, вышло много здоровых мужиков с большими сумками. Наверное, матросы.

Потом поезд долго ехал между скал и сочных виноградников. Луга были выжжены долгой жарой, стоявшей над югом Европы. У многих пальм сгорела листва. Показались виллы в стиле "Щоб я так жив". Поезд остановился на вокзале в Ницце. На перроне послышалась русская речь. Прямо возле вокзала висело множество табличек с русскими словами, "Обмен валюты", "Заказ отелей". "Казино" и т.д. Дома выглядят так, как будто несколько парижских кварталов перенесли сюда по воздуху. Я прошел в сторону пляжа, посмотрел на лазурное море и пошел дальше. Воздух пах солью и специями. Купаться совершенно не хотелось. Становилось все жарче и жарче. Поездов в Италию на табло не было видно. Как сказали в справочной, предшествующей ночью в тоннеле, соединяющем Монако и Ментон произошла авария. Поезда не проходят. Нужно в Монако садиться на автобус, который должен перевести через поврежденный участок железной дороги. Я решил, что нужно немедленное двигаться дальше, чтобы не застрять надолго в Ницце. В Монако электричка доехала через 3 тоннеля. Из окна открывался дивный вид на голубую бухту с множеством белых пароходов. Как на открытках. Поезд въехал в темноту и остановился на вокзале в скале. Из скалы выходило 4 эскалатора в разные стороны трехмерного пространства. Я пошел туда, куда шло большинство людей, и ошибся. Там автобуса в Ментон не было. Я вышел на яркое солнце и стал искать автобус в Ментону. Между скал стояла церковь, посвященная Пресвятой Богородице.

Церковь в Монако

Автобус выехал из скалы и начал серпантином делать круги вокруг города по узким извилистым улочкам. Монако было сплошь застроено гостиницами и особняками. У моря - огромная стоянка лакированных яхт разных размеров. Возле домов в романском стиле стояли лимузины, несколько "Ролс-Ройсов". Много надписей "Казино". Все было очень живописно, но не Царство Небесное, конечно. Автобус поднялся на скалу и нырнул в тоннель. Через час мы подъехали к вокзалу Ментона, итальянцы начали высадку. Мне удалось выбежать первому, схватить рюкзак и встать в очередь за билетами, где был я один. У итальянцев билеты уже были.

Следующей электричкой мы въехали в ближайший город Вентимилья, который осеняли вереницы белья, сушащегося на балконах или прямо в окнах. Во Франции или вообще не стирают, или белье сушат незаметно. Итак, по реющему над городом белью можно сказать, что поезд прибыл в Италию. В Вентимилье была пересадка на экспресс в Геную. Я купил в вагоне стакан растворимого кофе "капучино" за 2 евро. Соседи посмотрели на меня удивленно. Для итальянца - растворимый кофе, как для русского мясо из сои. Многие разворачивали аппетитные свертки с пиццей. В Генуе я вышел в город и в ближайшем негритянском квартале из Интернет-кафе послал сообщение своим друзьям о приезде. Их телефон не отвечал, и я наговорил сообщение на автоответчик. Узкая улица была полна людей, негры ходили в пестрых широких национальных одеждах. Люди несли большие тюки с бельем для стирки. Стиральные машины стояли прямо на улицах и сливали пенную воду прямо на булыжную мостовую. Над головой весели бесчисленные бельевые веревки с развешенным добром. Вскоре я вышел на небольшой рынок, очень похожий на наш провинциальный базар. Итальянцы что-то кричали другу, общались.

В кафе я заказал макароны и бобы. Хозяйка услужливо предложила холодное пиво "Хайнекен" местного разлива. В конце сделала кофе эспрессо. Когда я протянул деньги, она быстро отчитала сдачу и широко улыбнулась. Она обсчитала меня на 5 евро.

Вообще, Генуя известна бывшим гражданам СССР, генуэзскими крепостями на каждом шагу южного берега Крыма и Генуэзской конференцией 1922 года, которую проходили в школьном курсе истории.

Наконец на перроне появился поезд в Рим, в вагоне мелькнуло много монахинь в разнообразной форме. Я зашел в купе и повесил свой подрясник на вешалку. В окне мелькали города, известные ранее по книгам и анекдотам: Рапалло, Пиза и т.д. Быстро вечерело. Появились городки, состоящие из одних вилл. Я приготовился въехать в Рим официально и надел подрясник. В этот момент поезд проезжал возле Собора святого Петра, главного храма Вселенской церкви. Священный трепет объял меня. Я припал к холодному стеклу, но поезд уже нырнул в тоннель. Вскоре он притормозил возле вокзала Термини. Я вышел на платформу, словно в парную, подрясник сразу промок. Я шел вдоль перрона, пока меня не окликнули: "Привет, батюшка!". Это был Паша, муж Оли, которую я знал только по Интернету. Оля недавно родила второго ребенка. Мы сели в "Тойоту" и поехали по ночному Риму. Фонарей было мало, фары высвечивали толпы прохожих на тротуарах. Возле вокзала дома были построены во вкусе итальянских королей Савойской династии. Первые здания, построенные в Риме после объединения Италии, были тюрьмы и казармы. Вот за окном мелькнуло помпезное сооружение в неопределенном стиле, построенное по указанию и эскизу Муссолини. Мы проехали сквозь Великие ворота "Порта Маджоре" и поехали по прямой дороге, переходящей в шоссе на Неаполь. Паша сказал, что эта знаменитая дорога консулов, построенная еще в древние времена. За последнее десятилетие Рим сильно изменился. Дома почистили, Рим стали светлее. Приехало много эмигрантов, Рим стал похож больше на Ташкент, чем на европейский город.

Римляне - отдельная часть итальянцев, наряду с северными и южными. Южные обычно ругают северных за жадность, северные ругают южных за лень. И те, и другие ругают римлян за паразитизм. Римлянами рождаются. Нормальные римляне не работают. Они до тридцати лет живут с мамой, а потом устраиваются чиновниками в министерства. Рим состоит из одних министерств. В Риме живут чиновники, священнослужители, туристы и те, кто их обслуживает. В августе римляне не работают.

Машина проехала сквозь виадук, который снабжает водой жителей города уже две тысячи лет. Всего виадуков было четыре. Один предназначался для патрициев, один для плебеев, третий для императора, четвертый, вероятно для рабов. До сих пор в Риме стоят каменные фонтанчики с надписью "Вода Марция", т.е. из акведука, построенного консулом Марцием во время своего правления. Вода сразу же уходит в древнюю канализацию - клоаку - и выливается в Тибр. После падения рабовладельческого Рима место патрициев заняли служители Римской церкви, которые руководили городом до его занятия гарибальдийцами и Савойскими королями. Большинство наиболее известных зданий построено по благословению Римских епископов.

Машина затормозила возле пиццерии на вынос. Паша заказал ассорти из пиццы площадью около квадратного метра. Посетители громко разговаривали, словно ругались. Хозяева заведения были египтянами, как сказал мне Паша. Египтян вообще много в Риме, как и других народов. Пиццу они пекут не хуже итальянцев.

Наконец мы подъехали к многоэтажному дому, где была квартира. Он визуально познакомил меня с Олей, которую я ранее знал только по электронной переписке. Оля ранее помогла нашей знакомой, завербовавшейся случайно на нелегальную работу близ Сорренто, вырваться из Италии. С Пашей мы долго говорили, вспоминая общих знакомых в России. Мы вышли на крышу дома и посмотрели вокруг. Океан огней разливался в горячей южной ночи. Паша показал в одну сторону и сказал, что столб огня на горизонте - это купол Собора Святого Петра, а созвездие в другой стороне - Кастель-Гандольфо, где находится сейчас Папа Римский. Было очень душно. Пахло дымом.

-Это пироманы жгут рощи на окраинах города, - мрачно сказал Паша.

Оказалось, что среди римлян много пироманов, а на Новый год происходит настоящий шабаш огнепоклонников. На каждом шагу взрывают петарды по мощности равные лимонке. Жители запускают друг в друга пороховые ракеты. Обычно погибает несколько десятков человек от взрывов. Если меньше, то считается, что праздника не было. Нельзя открывать форточки, чтобы не залетела ракета. С балконов римляне бросают настоящие бомбы, думая, что это хлопушки.

Однажды маленький мальчик бросил Паше под ноги бомбочку, и Пашу чуть не смело взрывной волной. Мальчик хотел бросить вторую бомбу, но Паша поймал его за руку. Выбежала мама малыша и стала кричать на всю улицу, чтобы оставили ее бамбино с бомбой в покое и дали играть, чем он хочет. Паша пытался воззвать к ее разуму, вспомнив случай из службы в Советской Армии, когда его однополчанину взрывпакет оторвал кисть руки. Сеньора продолжала кричать, чтобы он убирался в страну, где есть такая армия и не мешал им жить.

На крыше соседнего дома сидела большая группа друзей и играла в карты.

-Они обычно играют до трех ночи, а потом спят весь день,- драматично прокомментировал Паша.

И, вообще, у каждого римлянина свой маленький мир, куда он никого не пускает.

На балконе римского дома стою я

Я пошел в сторону остановки общественного транспорта. Рядом находилась церковь, построенная лет двадцать тому назад в духе идей ВВС (Второго Ватиканского Собора). Разбушевавшееся воображение художника не оставило никаких шансов традиционной живописи в интерьере храма. На утреннюю мессу собралось несколько десятков прихожан. На стене висела памятная доска в честь посещения прихода Папой Римским, правящим епископом града.

К остановке подъехал маленький трамвай, словно приехавший из времени Первого Ватиканского собора. У водителя билетов не было, как оказалось, в Риме им не доверяют продавать билеты. Я поискал автоматы по продаже на улице: их не было в радиусе километра. Наконец я подошел к негритянке и попросил продать билет. Удача. Я сел в следующий вагон. Трамвай двигался с черепашьей скоростью. Он был набит людьми разных цветов кожи с большими мешками. Они везли белье в стирку. Среди прочих была слышна и русская речь. Рим оставался городом эмигрантов, как и 2 тысячи лет назад. Тогда с такими же большими мешками по городу ходили еврейские торговцы с пейсами, которые рассказывали соплеменникам о пришествии Мессии в их родной Иерусалим. А коренные римские граждане смотрели на них и думали: "Понаехали тут всякие!".

На вокзале Термини я купил билет на вечерний мюнхенский поезд. Была большая очередь, стоять было жарко. После покупки оказалось, что рядом был специальный зал с остуженным воздухом и очередью поменьше, которую можно было пересидеть в кресле. Я стоял в очереди для спешащих пассажиров. По карте я нашел основные базилики, которые собирался посетить. Ближе всего была Базилика Святой Марии Великой, по-итальянски Санта Мария Маджоре. Кроме того, оказалось, что прямо к вокзалу выходит улица Карло Каттанео, на которой расположена семинария "Руссикум". Я нашел эту улицу и пошел по ней, пока не пришел к огромному зданию, с одной стороны которого находился магазин китайских товаров. В нос ударил запах нечистот. Вспомнились слова Паши о том, что дворник в Риме - не профессия, а почетное звание, как у нас "Заслуженный артист". Дворник наблюдает за порядком, но не убирает, ибо его никто не контролирует. На это место берут по знакомству коренных римлян. Возле больших дверей висел телефон, который пока никто не украл. Я позвонил, голос мне ответил, что в "Руссикуме" сейчас никого нет, даже того, кто говорил, все - на каникулах.

Вход в "Руссикум" с улицы Карло Каттанео

-Вы говорите по-русски?

-Конечно - это же "Руссикум".

-Я священник из России, для меня побывать в "Русикуме", как для чекиста пострелять из револьвера Дзержинского.

-Тогда заходите, но у Вас только пять минут. Я последний, кто остался на каникулы в семинарии. Остальные уехали.

Вначале мы прошли в храм Святого Антония, где еще чувствовался сладкий запах ладана, потом в маленькую церковь Св. Терезы Младенца Иисуса.

Табличка Храма Св. Антония

Был

-Может быть чашечку кофе?

-Не буду Вас задерживать.

Мы вышли на улицу Карло Каттанео и сердечно распрощались. Семинария находится в одном комплексе Папским Восточным Институтом, куда и направился незнакомец. Ко мне подошла нищая попросила милостыню на незнакомом языке. Я сказал:

-Вы знаете, я из России.

-Простите,- ответила она по-русски.

Я пошел в сторону Базилики Санта Мария Маджоре, находящейся рядом. Из-за этого, когда спрашивают про местоположение "Руссикума" итальянцы говорят, что он расположен рядом с Санта Мария Маджоре, а русские, что возле вокзала. Благодаря этому в "Руссикуме" многие десятилетия останавливаются экуменические гости из Москвы. В советские времена здесь постоянно жили студенты из духовных школ МП. По средам они ходили в советское посольство регистрироваться. Остальных семинаристов охватывал в этот момент приступ истерического хохота. Стены помнят русского аспиранта, привозившего с каникул ящик коньяка "Белый аист", объясняя итальянским таможенникам, что русские служат Литургию на крепких напитках.

Вспомнилась история, рассказанная мне почтенным иезуитом восточного обряда отцом Алексием Стрычеком. В разгар экуменического братания он был здесь ответственным работником за прием московских гостей. Обычно из-за железного занавеса приезжали батюшки с матушками. Их бесплатно размещали и устраивали экскурсии по городу с угощением в ресторане. Гости "Руссикума" из свободного мира за все платили сами. Однажды из Москвы приехал маститый протоиерей с благоверной супругой. Вырвавшись из большой советской зоны, они ходили по Риму и всем восторгались. Была пятница. Отец Алексий подходил к меню ресторанов и долго их изучал в поисках постного. В этот момент батюшка с матушкой вдыхали запах жареной ветчины, посыпанной тертым сыром "пармеджано", и смотрели на беззаботно вкушающих туристов. Так они прошли с десяток ресторанов, не найдя подходящего меню. В конце-концов, батюшка, пошептавшись с матушкой, убежденно сказал, протяжно окая: "Ну, курочку можно!". Потом на всех экуменических конгрессах, услышав слова докладчиков о твердых православных принципах, отцу Алексию из глубин сознания слышался голос: "Ну, курочку можно!".

В "Руссикуме" последнюю ночь провел митрополит Никодим Ротов, умерший, как говорят, на руках у Папы Иоанна Павла I четверть века назад. Тогда, как говорили, была забастовка таксистов, и митрополит пошел в Ватикан пешком. Было жарко. Это спровоцировало сердечный приступ. Я решил повторить его пеший путь.

Санта Мария Маджоре просто потрясает своим великолепным убранством, как и другие римские базилики. Можно попытаться пройти по периметру, прочитать эпитафии по латыни, чтобы понять: пройти этот курс истории Церкви не хватит жизни. В перечислении титулов почивших князей церкви - ответы на все вопросы экуменизма. Легче посмотреть интерьер базилик на открытках. После Святой Марии, по карте я отклонился от прямого пути в сторону в сторону Колизея, посетив попутно две базилики, названные в честь Святых, упоминаемых в Римском каноне. Я заходил во все храмы, попадавшиеся на пути. Можно было спуститься по лестнице возле престола в крипты, где находились захоронения епископов и священников. Там было прохладно. На камнях сидели измученные жарой туристы и тихо разговаривали за жизнь.

Вскоре узкие извилистые улицы вдоль почерневших домов привели меня к Колизею. Сюда съезжались вереницы туристических автобусов. Туристы выходили, на ходу вскидывая фотоаппараты.

Колизей

Туристы стояли в очередь к водопроводу консула Марция и наливали древнюю воду в пластиковые бутылки. Термометр на стене показывал сорок градусов. Дорога круто поднималась к монументу королю Виктору Эммануилу II, который сместил Папу с руководства городом и восстановил светскую власть в Риме во время Первого Ватиканского собора.

Длинная улица имени того же Виктора Эммануила II привела меня к мосту через Тибр, откуда открывался вид на купол Собора Святого Петра. По дороге часто встречались номенклатурные монахини с сумками, которые смотрели на прохожих как сквозь туман. Впереди был Ватиканский холм. Справа возвышался круглый замок Святого Ангела, во времена папского правления - единственная городская тюрьма.

В каждом доме было несколько магазинов церковных сувениров в стиле "китч". Слева от колоннады собора находился тот самый магазин "Евроклирик", где продают профессиональную одежду для священников. На вешалках висели вереницы сутан, ряс, подрясников. Если их тряхнуть, то можно увидеть струйки поднимающейся пыли в косых лучах солнца. После ВВС (Второго Ватиканского собора) длинные одежды постепенно выходят из моды. Наиболее спрашиваемый товар - клерикальные сорочки "коларадки" всех оттенков по шкале серости. В воротник вставляется пластиковая полоска (в Галиции их делают из бутылочек из-под шампуня), который выглядит белым квадратиком. Сельское духовенство любит угольно-черный цвет "ночь клерикала". Высшая иерейская номенклатура предпочитает светло-серые, почти белые тона. Западные европейцы носят чисто хлопковые рубашки, священники из развивающихся стран - с примесью синтетики, чтобы дольше не стирать. Приковывали взор входящего черные блестящие пиджаки с брюками, которые пользуются повышенным спросом у провинциального духовенства, обучающегося в Риме. Вообще, лидер продаж здесь - черная клерикальная манишка с белым пластиковым воротником, который охватывает горло носителя, словно ошейник и напоминает о высоком звании члена клира. Манишки с черными пиджаками (аналог дембельской парадной формы в Советской Армии) ураганно сметаются с прилавков накануне выпускных экзаменов в римских семинариях и университетах. Потом, появившись в приемной родного епархиального управления, владелец клерикальной манишки, рассекая волны духовенства, уверенно откроет дверь епископского кабинета без стука. А за спиной недовольные священники скажут: "Ходят тут всякие, в Риме в секонд-хенде черные пиджаки покупают, в которых уже пять священников умерло, и думают, что им все можно".

Я прошел через центр площади и встал в тень колонны. Пот катился с меня градом. За 3 часа пути с остановками я выпил 3 литра воды. Сердце бешено колотилось. Если бы не панама на голове, можно схватить солнечный удар. Я вспомнил митрополита Никодима, который прошел этим путем двадцать пять лет назад. Для сердечника - это смерть.

С правой колоннады находился вход в самый известный Собор христианского мира. Сначала нужно было сдать на хранение вещи. В гардеробе работали молодые девушки, которые с трудом подняли мой рюкзак. Потом нужно пройти возле соборных охранников, среди которых большинство были корейцами и африканцами. Очевидно, их вербовали по оргнабору в развивающихся странах. Раньше сотрудниками собора работали только коренные римляне, потом римляне наняли поляков, поляки наняли корейцев, а корейцы наняли негров. Охранники держали металлоискатели и внимательно рассматривали входящих. Висели таблички, что нужно закрывать ноги выше колен и открытую грудь. Шорты и мини-юбки запрещены. Возле "человека в черном" стояла стайка девушек в майках и трусиках. Они отдали свои длинные юбки подругам и таким образом по очереди, проходила вся их группа. В лавках неподалеку можно было купить туальденоровые брюки и юбки для разового посещения Собора. Пройдя тернии, можно оказаться вдоль огромных врат. Центральные врата открываются только в юбилейные годы. Внутри собор кажется больше, чем снаружи. Затаив дыхание можно бродить внутри часами. Здесь время словно проваливается в космическую черную дыру. После недавней реставрации трудно поверить, что собору около полутысячи лет. Место погребения апостола Петра под алтарем Бернини источает невидимый свет. Это одна из главных святынь крещеного мира. Часть собора закрыта как зона исповеди, вереницы людей проходили к кабинкам с надписями на разных языках. В зоне исповеди находится алтарь Св. Василия Великого, где покоятся мощи Святого Иосафата Полоцкого, покровителя церковного единства. Я стоял вдоль ограждения, тщетно пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. Оставалось помолиться в ту сторону. Очередь фотографирующихся туристов стояла возле статуи Петра. Раньше в ногу целовали, теперь за нее держатся на счастье и делают снимок на память. По диагонали от статуи Петра находится барельеф Воскресения Иисуса Христа, буквального наступающего на Смерть в виде скелета. После статуи Петра туристы направлялись к скелету, чтобы подержать и его за ногу. Считается что тот, кто подержался за Смерть, долго не умрет.

В одной из часовен Собора постоянно происходит поклонение святым Дарам, в первых рядах, сосредоточенно устремив взгляд в глубину, сидели молящиеся сестры монахини всех цветов облачений. Охранник негр предупреждал, чтобы туристы закрыли рты и не разговаривали.

Музей соборной ризницы поражает древностью своих экспонатов. Один только золотой крест с рубинами, подаренный в VI веке Византийским императором Римскому епископу, убивает наповал все аргументы противников папского примата.

Периметр собора обложен погребальными плитами упокоившегося за многие века духовенства. В стеклянном гробу лежали мощи Папы Иоанна XXIII. Казалось, что он только что заснул. Коленопреклоненные люди шептали молитвы. Слышались русские слова. Часы "Командирские" показывали, что прошло уже два часа моего нахождения в Соборе, в котором времени не существует. Возле выхода находился пост № 1 швейцарских гвардейцев. Один молодой солдат в пестрых штанах и камзоле стоял навытяжку с алебардой. Второй, облокотившись на ограждение возле туристов, увлеченно говорил о чем-то с туристами. Он выглядел настоящим страшным дембелем, что на самом деле, конечно, невозможно. Все швейцарцы - контрактники с высшим образованием; дембелизма и неуставных отношений нет.

Удар колокола. "Дембель" оказался разводящим. Он побежал в караульное помещение, оттуда вышел строевым шагом с непроницаемым лицом, держа в руках копье. Скомандовал новому караульному сменить часового. Над площадью прозвучали отрывистые команды на немецком языке, как будто созданном для армии. Сверкнули сотни молний от фотоаппаратов, и смена караула произошла. Старослужащий отдал копье и продолжил рассказывать туристам о тяготах военной службы в Ватикане.

Квартал папских зданий огорожен стеной, в воротах стояли итальянские полицейские. За их спинами оборону занимали папские гвардейцы первого периода службы в белых носках и синих штанах, напоминавшие хлопчатобумажные трико советского производства. Среди проходящих людей через Ватиканский КПП (3) духовных не было: каникулы. Папа - за городом. В Ватикан меня никто, конечно, не пустил бы. Я посмотрел на комплекс папских зданий издалека. История Церкви вихрем пронеслась в моей голове и благополучно улетела, не задержавшись. По карте я пошел в сторону Площади Навона. Посмотрел с моста в мутные воды Тибра, куда уже более 2 тысяч лет сбрасывается городская канализация "Большая клоака". На каменных островах зеленой реки стояли какие-то цыганские палатки. Жара пошла на убыль. На площади Навона в своих каретах спали извозчики.

Спящие извозчики

Вагон дыхнул на меня почти зимним воздухом, в одно купе со мной сел молодой человек, судя по виду - немец. Я достал из рюкзака и повесил на вешалку подрясник, чтобы не измялся. Потом достал бутылку ледяного пива, купленного в ларьке возле вокзала. Немец восторженно воскликнул: "Так Вы священник, а я семинарист из Мюнхена!" Мы поприветствовали друга и долго разговаривали. Он был в гостях у друга, учившегося в коллегии "Германикум". Я понял, что пиво пить не буду, чтобы семинарист в Мюнхене друзьям не сказал: "Ехал со мной русский священник, сел в поезд, сразу напился и спать лег". Достал молитвослов и слипающими глазами прочитал вечерние молитвы. Семинарист посмотрел на меня, проникся чувством долга и достал четки.

Ночная мгла быстро опустилась на Вечный Город. Поезд неслышно понес нас на север. Мне снились всю ночь кошмары: отменили шенгенские визы, питерский ОМОН сменил швейцарских гвардейцев, бритые казанские братки в кожаных куртках охраняют Собор Святого Петра, всем девушкам предлагая паранджи.

Рано утром я вышел в коридор, проводник немедленно бросился ко мне и подал поднос с завтраком, как в самолете. Поезд остановился в Инсбруке, городе среди Альп. На южном склоне гор снег уже расстаял. В Австрии царила полная безмятежность. Семинарист сладко спал на втором ярусе. Через два часа поезд на огромной скорости примчался к центральному вокзалу Мюнхена. Итальянка из соседнего купе открыла окно и подала через него сына встречавшему мужу. Я попрощался с попутчиком. Обзвонил с автомата номера знакомых, но никто не брал трубку. Я прошелся по вокзалу.

После бурной Италии большой немецкий город потрясал покоем и тишиной. По его улицам шли спокойные и нормальные люди, которых хотелось обнять, как родных. Ничего не изменилось в нем за те 2 года, как я последний раз был в Мюнхене. Напротив незыблемо находилось Интернет-кафе в оранжевом стиле. Немецкая почта как всегда работала четко. За 5 минут моя посылка с облачениями в Англию была упакована и отправлена. Из Интернета я послал сообщения знакомым, намеренно не читая новости из России.

В вокзальном кафе продавались вкуснейшие белые колбаски с булочками "земель" и красные с кренделем "бретцель". Отведать и того и другого - священная обязанность прибывающего в Мюнхен. Крупная женщина из соседнего киоска немедленно подала янтарного пива в полулитровой кружке.

Вскоре отходил экспресс на Нюрнберг. Была суббота, и в поезде ехали одни велосипедисты. Поезд медленно шел вдоль скошенных полей, зеленеющего хмеля, подвешенный на веревках среди больших столбов. По всему пути железнодорожники ремонтировали дорогу. У немцев патологическое стремление к совершенству, они постоянно что-то ремонтируют и улучшают.

Вид Айхштэтта с моста через р. Альтмюль

-Не удивляйся, это действительно я.

Врата церкви Святого Ангела Хранителя были распахнуты, слышался орган. Так было всегда. Айхштэтт - это город вне времени. В нем ничего не меняется. Он всегда был и всегда будет. До второго пришествия. Лица его жителей мне знакомы, некоторые узнавали меня. Я мог даже сказать, что будет за поворотом, кто может встретиться.

Главные врата в семинарию были естественно закрыты, ключей у меня не было. Я позвонил во все звонки одновременно. Я увидел, что в этот семестр в латинской семинарии Святого Виллибальда почти нет немецких фамилий, а только польские и африканские.

После напрасного ожидания случайных входящих и выходящих людей, я обошел со стороны парка Летней резиденции, и вошел в семинарский сад. Зеленая трава под плодовыми деревьями была усыпан румяными яблоками, желтыми грушами и ароматными сливами, которые никто не собирал. На первом этаже были распахнуты окна. Я крикнул: "Здесь есть кто-нибудь?". Тишина в саду. Если это - не райский сад, то тогда что? Может быть, залезть в окно и оставить пакет с письмом и сувенирами у двери Ректора? Вдруг из-за угла показались два велосипедиста. Это студенты Коллегии. Они оказались моими знакомыми и очень удивились моему появлению. Пока я с ними разговаривал, послышался шум шин, и большая машина мягко притормозила возле меня. За рулем сидел ректор отец Андреас.

"Невероятно!" - воскликнули мы оба одновременно.

Оказалось, что ректор сейчас в отпуске и подъехал к семинарии случайно. Не слушая, что мне нужно в Кельн, ректор повел меня в кабинет и дал ключ от комнаты. Так неожиданно обнаружился ночлег. Стены его кабинета были обвешаны всевозможными грамотами. В самой большой говорилось, что в прошлом году кардинал Любомир Гузар возвел отца Андреаса в сан митрофорного протоиерея.

Я долго бродил по городу. С двух сторон город сжимали небольшие горы. В городском аквапарке отдыхали жители городка, не уехавшие в отпуск. Возле кафельных бассейнов с голубой водой росла ярко-зеленая трава, которая усиливала нереальность происходящего. Я проплавал минут десять в теплом бассейне, нырнул с вышки в холодный, съехал с горки в детский и ушел. Я не верил, что все это происходило со мной и что так можно жить. В ручье, сбегавшем со скалы, неподвижно зависли огромные форели, которым было безразлично, что я приехал сюда из Сибири. Вечером я познакомился с отцом Робертом Тафтом, который был в гостях у ректора. Отец Роберт хорошо говорил по-русски и считался одним из ведущих римских литургистов до выхода на пенсию. В субботний вечер в маленьком Айхштэтте наступил полный покой, магазины и даже кафе закрылись.

По льготному железнодорожному билету я поехал в большой соседний город Ингольштадт, чтобы там поужинать.

Этот город с автозаводом "Ауди" находится на обоих берегах голубого Дуная. В городе живет много советских немцев. Русская речь слышна уже на вокзале.

В городе было людно, множество людей сидело в пивных садах. Желтые листья уже падали на тротуар, их еще не успели убрать. Прохожих не было, только велосипедисты. На берегу голубого Дуная, который был скорее коричневым в сумерках, высились старые редуты. Раньше Ингольштадт был пограничным городом, разделявшим Баварию и Франконию. В историческом центре ходили ватаги подростков и веселились. Двое парней, одетые в женские халаты, останавливали машины с девушками и при свете фар мыли им окна шампунем и щеткой. Остальные дико хохотали. Самое старое здание - Мюнстер, бывшая монастырская церковь Пресвятой Богородицы. На ее ступенях сидели девушки с разноцветными волосами и пили кока-колу. Я попытался прочитать расписания служб, они вежливо отошли.

Недалеко от центра проходило главное мероприятие города - ночной гамбургский рынок. На одной из площадей стояло несколько открытых трейлеров, с которых торговцы продавали всякую всячину. На груди у них были закреплены микрофоны. Торговцы, лицедействуя, пытались растормошить на покупку несколько тысяч людей, сидящих при прожекторах за деревянными столами с пивом и рыбными закусками. Иногда это удавалось, группы горожан, поддавшись странной лихорадке, начинали скупать у торговцев макароны корзинами, цветы в горшках и капитанские фуражки в стиле "а ля Остап Бендер". Я вернулся в Айхштэтт последним поездом. На улицах было пусто и темно. Только прожектора на площади Резиденции высвечивали статую девы Марии. Во время учебы я часто ходил этой дорогой. Ничего не изменилось.

На следующее утро ровно в 7 часов 20 минут я зашел в сакристию Храма Ангела Хранителя. Я точно знал, сколько священников будет служить, в какой последовательности они войдут. Все так и получилось. Только ризничий Йозеф сбрил усы. Он узнал меня. Я спросил его, зачем он сбрил усы. Службу возглавлял отец Андреас, который проповедовал в своей обычной экспрессивной манере, пытаясь вдохнуть пылкость неофитов флегматичным прихожанам. Отец Роберт Тафт стоял в русской рясе и епитрахили, склонив голову.

После службы я вышел в монастырский сад и набрал с травы полную охапку огромных яблок, ароматных груш и фиолетовых слив, надеясь взять их с собой в дорогу. Меня окликнул отец Андреас и сказал, что это все мусор, который нужно выбросить. Он пригласил меня на завтрак в квартиру, находящуюся в епархиальной малосемейке. В квартире отец ректор оборудовал небольшую домовую церковь в греческом стиле, большинство икон он привез прямо с Афона. За завтраком были затронуты буквально все животрепещущие вопросы экуменизма, обсудили всех знакомых священников. Отец ректор знал пути решения всех проблем. По окончании завтрака, простившись с гостеприимным хозяином, бросив ключи от комнаты в почтовый ящик, я отправился дальше. На маленьком городском вокзале кроме меня в поезд сели двое девушек, которые непрерывно говорили по мобильникам. Отключив телефоны, они начали общаться между собой на родном русском языке, т.е. наполовину матом. Я смотрел в окно и делал вид, что не понимаю.

Поездка на электричках по льготному тарифу "билет выходного дня" за 28 евро заняла весь день. За окном мелькали сочно-зеленые виноградники вдоль Майна. Вокзал Франкфурта, несмотря на воскресенье, был полон народа. Над городом непрерывно кружили аэробусы. От Висбадена поезд шел по легендарной Рейнской долине, со всех сторон сжатой невысокими горами, поросшими лесом. На правом берегу часто встречались замки, виноградники и скульптуры Лорелеи, воспетой Генрихом Гейне. Посещая рейнские виноградники, молодой Карл Маркс пришел к выводу, что с частниками надо кончать. Эта прогрессивная мысль больнее всего аукнулась в нашей стране. Поэтому Рейнская долина дорога сердцу русского человека как матушка Волга. Наконец, когда солнце уже подошло к закату, электричка пришла в Кельн.

Уже упоминавшийся Иосиф Мария де Вольф встретил меня на вокзале и пригласил на ужин. Мы прошли по притихшим бульварам на площадь Эберта, пока, наконец, не показалась вывеска "Че".

Золотое пиво неуловимо наливалось в маленькие узкие стаканы, оно играло в пламени свечей и не имело никакого отношения к латиноамериканскому революционеру. Светильники вокруг нас в полумраке высвечивали портреты бородача Че Гевары с маленькой звездочкой на берете, которая так и не смогла осветить всю тьму на планете. Над нашими головами висела маскировочная сеть.

Девушка в кружевном фартуке подала меню: в нем не было ничего особо латиноамериканского. Отхлебнув пиво из узкого кельнского бокала, я сказал о том, насколько наша встреча неслучайна, тем более, что ресторан обвешан фотографиями Че, как моя комната в детстве. Де Вольф рассказал, как он пережил войну подростком близ Брюсселя. Он много лет работал в организации "Церковь в нужде", основанный его земляком Веренфридом ван Страатеном, тоже фламандцем, как и он. Потом их пути разошлись. В 1984 году де Вольф неизлечимо заболел. Врачи были бессильны. Во время болезни он дал обет посвятить свою жизнь в случае выздоровления Пресвятой Богородице. Он решил обратить внимание западной общественности на катакомбных греко-католиков в СССР. В тот момент считалось, по словам великого экумениста митрополита Филарета Денисенко, что они представляли собой что-то вроде банды махновцев.

Де Вольф написал книгу о них книгу "Мост между Востоком и Западом". После выхода книги де Вольф попал в списки врагов разрядки. Он основал Братство Кирилла и Мефодия в Кельне. К моменту легализации УГКЦ в Украине братство де Вольфа издало несколько греко-католических молитвенников и переиздало со множеством иллюстраций книгу "Познай свой обряд", которая стала учебником для мирян.

Потом де Вольф организовал паломничества и помощь населению Западной Украины в чрезвычайных ситуациях.

Нам подали еще по бокалу местного пива. Я посмотрел на гостей ресторана, все они выглядели буржуазно пристойно, явных леваков и чегеваристов не было.

Я глотнул холодную струю "Кельша" и спросил, что связывает его с византийской традицией.

-Формально ничего. Я член прихода Кафедрального собора в Кельне, все мои друзья и сотрудники - римские католики. В своем бюро мы каждый день молимся "Розарий" и "Ангел Господень".

-А еще говорят, что Вас поддерживают сторонники архиепископа Марселя Лефевра, которые считают, что Католическая церковь после Второго Ватиканского собора отошла от католичества.

-Они действительно раньше часто присылали мне письма с призывом "Присоединяйтесь к нам, ибо мы знаем, что Вы стоите за благочестивые католические традиции". Я им ответил: "Да, я стою за традиции! Но я стою за них в Церкви, а не за ее стенами".

Ужин закончился, и мы вернулись в бюро на Бельфорт-штрассе ночными улицами. Было слышно в притихшем городе, как рейнские волны плещутся о парапет набережной. Гаражи на первом этаже не закрывались, и при свете фонарей было видны ящики с молитвенниками, которые де Вольф напечатал для Украины. Запакованные в полиэтилен иконы с украинскими названиями выглядели странно на улице, окруженной офисами.

На следующее утро полупустой самолет отвез меня назад в Омск, я смотрел сверху на белую пелену облаков и думал о том, что это все случилось не со мной.

О. Сергий Голованов, г. Омск

Омск, октябрь 2003 г.
Фотографии автора.
Имена иногда изменены, есть художественные преувеличения.

(1) Добрый вечер, отец.

(2) Деловые женщины.

(3) Контрольно-пропускной пункт