— А вы все так же восхитительны, — произнес он. — Великолепно. Осмелюсь сказать, что это касается и вашей игры, и вашей внешности.

Карла склонила голову в ответ на комплимент.

Мгновение они рассматривали друг друга.

— Как видите, — произнес он наконец, — я снова не в силах сопротивляться вашему призыву.

— Надеюсь, так будет всегда, — сказала она.

Ее зеленые глаза сияли. Она улыбнулась. Взбила волосы. Он растерял все слова. Что же он собирался ей сказать? Слишком много всего. Но с чего начать? Они стояли, глядя друг на друга. Молчание затягивалось. Он протянул руку, она протянула ему свою. От этого чудесного прикосновения дрожь прошла у него по спине. Карла стиснула его пальцы, он увидел, как она подавила волнение, подступающее к горлу. Он хотел притянуть ее к себе, прижаться губами к ее губам, покориться слишком долго скрываемым чувствам, которые теперь клокотали, желая вырваться на волю. И, хотя ужас, огонь и безумие навеки влиты в тот раствор, что скрепляет их друг с другом, он хотел, чтобы их первый поцелуй здесь, в нормальном мире, был свободен от всяких теней. Но тень оставалась, тень незабываемой страсти, тень души, которой нужно отдать должное, прежде чем они освободятся. Той души, которую они оба любили и которая до сих пор любила их обоих.

— Я кое-что обещал вам и хочу сдержать обещание, — сказал он.

В саду росли розы, алые и белые, Тангейзер заметил их сразу же, как только Орланду привел его сюда. Тангейзер повел Карлу по дорожке и остановился рядом с цветами.

— Я надеялся, что они будут здесь, — сказал он.

— Так, значит, вы собираетесь рассказать мне сказку? — спросила Карла.

Она улыбнулась. Зеленые глаза лучились. И Тангейзер знал, что она все понимает, и знал, почему любит ее, почему всегда будет ее любить. Они оба были кроваво-красные розы. Все они. Он сказал, указывая рукой на высокий белый цветок:

— Говорят, что в арабских странах когда-то давным-давно все розы были белыми…