* * *

Таким его и нашел Гуллу Кейки. Тангейзер почувствовал на плече руку старого вора и поднял глаза. В глубоких морщинах, прорезавших щеки Гуллу, в его сощуренных от вечного солнца глазах Тангейзер увидел неясное отражение самого себя, ибо Гуллу тоже потерял многих из тех, кого любил, и, хотя каждый переживает потери в одиночестве, в этом они были братья. Тангейзер опустил Ампаро на кровать. Глаза ее до сих пор были открыты. Даже после смерти они, кажется, светились каким-то внутренним светом, который не желал угасать. Тангейзер закрыл их и поднялся.

— Смотри, — сказал Гуллу Кейки.

Он указывал на руку Ампаро. В руке был зажат украшенный серебром гребень слоновой кости, который он привез ей с базара. Тангейзеру не сразу удалось вынуть его. На зубцах гребня запеклась кровь.

— Иисус восторжествовал над смертью, и она сможет, ибо таково было Его обетование, — сказал Гуллу Кейки. — И она навеки останется с тобой, если ты сам того захочешь. Но жизнь продолжается. У тебя остались несделанные дела.

Сердце Тангейзера упало. Он чувствовал себя разбитым и больным. С него уже было довольно. Горе — неподходящий груз, когда отправляешься на поле боя. Он хотел дать волю слезам. Он хотел бежать. К своей лодке в Зонре. На турецкие корабли. К бутылке и порции опиума. Но оставалась еще Карла. И Орланду. И еще Людовико с этими его больными и гнилыми ветвями. Тангейзер сунул костяной гребень себе в волосы. Он ровно уложил тело Ампаро и скрестил ей руки на груди. Снова увидел желтые и синие синяки на тонких руках и следы от зубов, оскверняющие грудь. Горе спряталось в какой-то отдаленный уголок его души, и что-то жуткое поднималось у него в груди, чтобы занять его место. И это было очень хорошо, потому что ему предстояло творить жуткие дела. Он взял с кровати смятую простыню, встряхнул ее, и простыня упала на тело Ампаро последней лаской. Дело было сделано, Ампаро больше не было.

Как только занялся день, колокола Сан-Лоренцо принялись трезвонить, торжествуя победу.

Тангейзер прошел через комнату и вытащил трясущуюся старуху из ее угла.

Потом развернулся к Гуллу Кейки.

— Я отправляюсь искать мальчика, Орланду. Ты поедешь с нами?

* * *

Он шел вслед за Гуллу Кейки вниз, в темницу, и тащил пронзительно верещащую старуху за волосы. Борса Гуллу обнаружил заточенным в дыре в полу; оказавшись на свободе, Борс набросился на тюремщика с такой неистовой яростью, что Гуллу выскочил из камеры и запер за собой дверь. И теперь, пока они шли по коридору, они слышали рев Борса и булькающие крики его жертвы, захлебывающейся в собственной крови. Гуллу открыл дверь, и Борс развернулся к ним, выставив перед собой скрюченные пальцы. На полу у него за спиной распростерся тюремщик, его конечности были вывернуты под неестественными углами, а глазницы зияли пустотой. Люк oubliette в полу был открыт.