— Санджак Чедер, — произнес серб.

Санджак поклялся захватить форт Святого Михаила либо сложить голову, пытаясь сделать это. Орланду мысленно помолился за адмирала дель Монте. За спиной прозвучал грубый крик, и Орланду обернулся. Конюший звал его на работу. Орланду бросил последний взгляд на далекую битву. Турки лезли на стену громадной толпой.

* * *

Понедельник, 20 августа 1565 года

Конюшни великого магистра — Английский оберж

Испанка была прелестна. Мало кто из людей утонченных вкусов назвал бы ее хорошенькой — она обладала странной внешностью и странными манерами. Однако она излучала свой собственный непокорный свет, отличалась непредсказуемым характером, чувственностью движений и врожденной сладострастностью, первобытной, словно девственный лес. Людовико знал, что германец выбрал ее, и это знание распаляло его собственную похоть. Тангейзер был всем, чем не был он сам, антитезис всего, что он представлял и олицетворял. Вероотступник, преступник, вольнодумец, покровитель безбожников, мусульман и иудеев, человек, гордящийся тем, что погряз в корыстолюбии и грехе. Несмотря на все это, Людовико чувствовал, что они связаны друг с другом, что они братья-близнецы в своей противоположности, что они глядят друг на друга через темное зеркало.

Ампаро трудилась в широком проходе, тянущемся между двумя рядами разделенных перегородками стойл. Вокруг нее, в лучах света, падавшего из высоких окон, кружилась соломенная труха и пыль. Она чистила скребницей бока и ноги золотистого коня Тангейзера. На ней было зеленое, цвета листвы, платье, приобретшее в солнечном свете осенний оттенок, потрепанное и истершееся до прозрачности от долгой носки. Под платьем у нее не было ничего, как у уличной девки. На первый взгляд могло показаться, что она сплошь кожа да кости, словно борзая собака, но когда она работала скребницей, округлости ягодиц и грудей делались явственно различимыми, промокшая от пота ткань платья подчеркивала линию бедер, волосы ее завивались роскошными локонами, и Людовико решил, что она прекрасна.

Он стоял в дверях конюшни, там, где не было солнца, и довольно долго наблюдал за ней. Сильные запахи этого места бодрили, потому что сам он только что выбрался из пронзительной вони побоища, из возобновившейся битвы за форт Святого Михаила. Казалось странным, что экскременты лошадей гораздо менее омерзительны, чем экскременты людей, но это было так. Война заставляла производить дерьмо даже в большем количестве, чем кровь, и Людовико устал и от того и от другого.