— Так почему же вы не оставили нас в нашем безумии и не отправились?

— Потому что я укрепился в нелепом убеждении, будто люблю вас.

Карла пристально посмотрела на него. Сердце ее колотилось где-то в горле. Тангейзер выдержал ее взгляд.

— Борс сказал мне, что на войне любовь — не то чувство, которому следует доверять. Потому что война делает мужчин глупцами, а любовь лишь усиливает сумасшествие, следовательно, и говорить о подобных вещах глупость, потому что мы говорим не то, что имеем в виду. Но пусть так.

Он протянул руку через расстояние, разделяющее их, и коснулся ее щеки, а она прижалась лицом к его ладони, и дрожь прошла по ее телу. Он провел пальцами по ее волосам, и Карла откинула голову назад. Она ощутила на своем лице его дыхание и посмотрела на него. Глаза Тангейзера были пронзительно-голубыми, даже в тусклом желтом свете. Разум Карлы уплывал куда-то, тело таяло. От восторга, от печали, от страха. От смутного чувства вины. Губы ее приоткрылись, она закрыла глаза, и он поцеловал ее. Борода Тангейзера колола ей кожу. От него пахло пороховым дымом и потом, и запах пота всколыхнул воспоминание о том разе, когда она впервые пожелала его, в саду на холме. Его губы поразили Карлу нежностью своего прикосновения. Он вздохнул, не отрываясь от нее. Его губы прижались сильнее. Она хотела кинуться к нему, обнимать и чтобы он обнимал ее, утолить свою жажду, упасть и сдаться, забыться, раствориться в его руках. Но руки и ноги не слушались ее, и вместо этого она лежала на его ладони, будто качаясь на океанской волне. Потом его губы отстранились и рука тоже, а она не двигалась и не хотела двигаться, потому что не хотела, чтобы все это кончилось.

— Вы плачете, — произнес он.

Карла открыла глаза, рассеянно поднесла руки к лицу. Щеки были мокрые. Она утерла их. Она ощущала себя дурой. Весь ее восторг куда-то пропал.

Матиас откинулся на камень. Он смертельно устал, но казался подавленным чем-то большим, нежели усталость. На покрытом слоем пороха лице глаза его казались громадными. Он всегда производил впечатление человека, который в каждый момент понимает, чего добивается, но сейчас Карла видела смущение, которое причиняло ему боль и было отражением ее собственного смущения. Он моргнул, и впечатление пропало.

— Простите меня, — сказал он. — Я сегодня убил много людей, чьих имен никогда не узнаю, и мой разум полон пороха и несправедливо пролитой крови.