Тангейзер потер глаза, разъедаемые вонючими испарениями. Спина у него болела, он сильно проголодался. Плечи у него поникли. Хотя полдень едва миновал, жизненные силы Тангейзера были на исходе, а ему еще предстояло проделать немалый путь до завтрашнего восхода. Тангейзер похлопал лошадь, и она помчалась по каменистому подъему, ведущему в Мдину.

Еда, которой его накормили по прибытии туда, была обильной, но невкусной, хотя, возможно, он неверно воспринимал вкус. Маршал Копье расспрашивал его о турецких потерях и их моральном духе. Мальтийского проводника он получил, точнее, Тангейзеру предложили сопровождать уже назначенного гонца: требовалось доставить последнее сообщение от вице-короля Гарсии де Толедо из Мессины. Они отправятся с наступлением темноты, пешком. Тангейзер снял свою одежду: она так сильно пропахла дымом, что ночью запросто могла бы выдать его часовому. Затем он отправился на соломенную подстилку спать. Ему снились чудовищные преступления, в которых он тоже принимал участие.

Сон оказался слишком коротким, чтобы восстановить его силы. К тому времени, когда Тангейзер со своим мальтийским проводником проделал крошечный отрезок пути в сторону Эль-Борго, он еле ковылял и был близок к тому, чтобы позорно рухнуть на землю.

* * *

Мальтийского проводника звали Гуллу Кейки. Он был на добрых тридцать лет старше Тангейзера и выглядел так, будто был высечен из той самой скалы, по которой они карабкались, причем проводник делал это с проворством обезьянки. Гуллу поглядывал на бледное лицо своего спутника, на его шаткую походку и на испарину со смесью презрения и опасения. Поскольку Гуллу говорил только по-мальтийски, да и долго было рассказывать, Тангейзер не стал объяснять, что он только недавно оправился от едва не сведшей его в могилу лихорадки и измотан сегодняшним кровавым днем, поэтому страдал молча. А частые глотки, которые он делал из кожаной фляги Гуллу, лишь вызывали у последнего презрительное фырканье. Желтые турецкие сапоги для верховой езды — они плохо подходили к штанам и кольчуге Тангейзера, но им не нашлось замены подходящего размера — вызывали у Гуллу подозрение. Оно рассеялось, когда Тангейзер жестами попросил его понести нарезное ружье, которое делалось тяжелее с каждым шагом, а последнюю милю вообще казалось настоящей кулевриной. Гуллу закинул ружье на правое плечо. С его левого плеча свешивались седельные сумки, в которых лежали кофейные зерна и три фунта с четвертью опиума — с ними Тангейзер тоже предпочел бы не расставаться. Нагруженный таким образом, Гуллу Кейки рванулся вперед, и через несколько шагов пытавшийся нагнать его Тангейзер понял, что его положение не сильно облегчилось.