Что бы ни последовало дальше, Карла все вынесет. Она открыла для себя умиротворение, приходящее вместе со страданиями. Это было странное умиротворение, жуткое умиротворение, умиротворение, какого не пожелаешь никому, потому что за него было заплачено жертвами войны. В своей уязвимости и беспомощности они были свободны от всякого зла — вообще от всего, не считая некой первозданной храбрости и веры, — и вновь обретали утраченную невинность детей. Ранения, как ничто другое, обнажали самую сущность человека, и то, что обнажалось, было таким удивительным, таким благородным, чем-то таким, что, несмотря на агонию, грязь, унижение, заключало в себе больше истинного достоинства, чем все когда-либо виденное Карлой. Больной человек в самом деле был ближе к Богу, и она научилась принимать умиротворение, которое раненые приносили ей как дар от Христа. Тот самый дар, который Он Сам обещал на кресте ценой собственных страстей. Ее гордость была подавлена, и без малейшего сожаления. Ее собственные страхи и устремления были отправлены куда-то далеко и там и остались. Подходя к обержу, она думала об Ампаро, надеясь, что та ее ждет.

Иногда Карла заставала девушку свернувшейся в клубок на кровати. Тогда Карла ложилась рядом, и они просыпались, держась за руки, и день начинался чем-то очень похожим на счастье. Иногда Карла не видела Ампаро целыми днями — до нее доходили слухи, что та ночует прямо на берегу или в конюшне рядом с Бураком, которого она обожала. Каждый раз, когда они встречались после очередного исчезновения Ампаро, девушка оказывалась еще на шаг ближе к тому дикому созданию, безмолвному и покрытому синяками, какой Карла нашла ее в лесу. Она играла с детьми, словно была того же возраста, что и они. Она гадала по ладоням свирепым испанским tercios, ела с ними хлеб и оливы, и испанцы, кажется, считали ее расположение чем-то вроде оберега от несчастий. Она перестала ходить в церковь, если только Карла не просила пойти с ней. Многие в городе считали Ампаро полоумной, но никто не осмеливался обидеть, или оскорбить ее, или хотя бы заговорить с ней в недобром тоне, поскольку Борс дал всем понять, что девушка находится на его попечении; он уже успел отлупить пару клеветников, причем с такой яростью, что дело едва не закончилось смертоубийством. Мир, перевернувшийся с ног на голову, такой, как этот мир, пугал Ампаро меньше, чем кого-либо другого.