За раздолбанной стеной, перед которой он стоял, — утопающей в отвратительном месиве из крови, человеческих потрохов, мозгов и содержимого тысяч опорожненных мочевых пузырей и кишечников, — лежали тела приблизительно полутора тысяч мусульман. Они заполняли стонущий ров, были разбросаны по ничьей, оскверненной и зараженной земле за ним, похожей на место некой чудовищной катастрофы. И Тангейзера охватил стыд. Затем он ощутил стыд за свой стыд, потому что это было лицемерие: убивать — это, по крайней мере, честно. Кое-где все еще горели лужи греческого огня, чья-то рука поднялась и упала, чье-то изуродованное тело тщетно силилось выбраться из вонючей жижи, но потом сдалось под весом свежих покойников, упало назад в гнусное месиво и уже не двигалось.

— И все эти люди родились христианами?

Тангейзер повернулся к Августину Виньерону. Глаза француза опухли и налились кровью, голос походил на скрежет.

— Большинство из них, — ответил Тангейзер.

Августин покачал головой.

— Какой ужас, что теперь их души обречены на вечное проклятие.

Тангейзер отказал себе в благе высказать вслух собственное отчаяние. Он оставил булаву стоять на куче камней, словно языческий символ его собственных злодеяний, и отправился искать Борса.

Он нашел его на ничьей земле, лежащего лицом вниз, без шлема, на кургане мертвецов в желтых янычарских одеждах. Правой рукой он все еще сжимал кинжал, застрявший в груди трупа. Тангейзер пошел к нему, неуклюже ступая ногами в разодранных сапогах, спотыкаясь на кочках, когда раны на голенях и коленях давали о себе знать. Борс лежал без сознания: судя по булькающему хрипу, доносящемуся из его горла, он захлебывался собственной кровью. Перекатить его одетую в железо тушу на спину удалось только со второго раза. Тангейзер отшатнулся, ужаснувшись тому, что увидел. Казалось, лицо Борса разрезано пополам. Широкая, глубокая рана протянулась от правой брови до левой стороны нижней челюсти, нос и щека были разрублены так глубоко, что было видно кости, хрящ, десны и зубы. Мышцы на правой стороне лица, сорванные со своего места, сползли к подбородку. Искривленные губы были синими. Кровотечение было сильным, но нельзя было сказать, что кровь течет сплошным потоком.

Тангейзер подавил свой страх, левой рукой натянул сползшую плоть на место, оттянул челюсть, раскрывая Борсу рот, и запустил внутрь пальцы. Он выскреб толстый желеобразный сгусток и сломанный зуб, отбросил в сторону. Борс захрипел. Тангейзер снова сунул руку ему в рот, на этот раз глубже, и вынул еще один липкий комок. У Борса начались рвотные позывы, он подался вперед головой и плечами, выплюнул на колени темно-красный сгусток, взмахнул руками, хватая себя за ноги, и грудь его начали сотрясать спазмы дикого кашля.