— Вот здесь у нас окопник аптечный, грушанка и кирказон, смешанные с пиретрумом и репяшком обыкновенным. Припарка готовится из расчета одна унция травы к двум меркам вина, проварить, добавить щепотку соли, траву привязать к ране. Оставшееся вино можно использовать в качестве укрепляющего, ложки утром и ложки вечером будет довольно.

Жюрьен де Лион, знакомый с таким режимом, кивнул и выразил свои благодарности.

Тангейзер вынул запечатанную стеклянную флягу, полную гранатово-красного масла.

— Испанское масло включает в себя экстракты льняного семени и ромашки, очищенные плодами лавра, буквицей, корицей и травой святого Иоанна. Принимать по несколько капель в красном вине, трижды в день; помогает заживлять раны, сращивает нервы, снимая боль. Держите его плотно закупоренным, иначе вся его сила выйдет и улетучится.

Из притвора доносилось такое громкое лязганье железа, что даже заглушало стоны раненых, и, чтобы скрыть неловкость, Тангейзер расщедрился на последний подарок, которого при иных обстоятельствах не сделал бы. Он вынул из мешка два завернутых в промасленную материю комка опиума.

— Это не нуждается в представлении. Опиум с маковых полей Ирана.

Жюрьен едва не отшатнулся назад.

— Фра Матиас, да вы просто посланник небес!

— Как и все прочие чудеса, мак происходит от щедрости Господа, хотя и разрастается пуще всего в землях шиитских дьяволов. Примите же эти скромные подношения от вашего германского брата.

Жюрьен, хоть и успел заглянуть исподтишка в мешок, был тронут такой щедростью и заверил Тангейзера, что ни одна его просьба не останется неудовлетворенной. Решив, что хирург благороден без меры, Тангейзер завязал мешок и оставил на хранение брату Жюрьену.

Проходя через притвор, он совершил немыслимое — украл у мертвого рыцаря меч. Он выбирал интуитивно, поэтому сделал хороший выбор. Даже в ножнах, этот меч был продолжением его руки. Его собственная рапира, сделанная Джулианом дель Реи, была непревзойденным оружием для уличного боя, но слишком деликатным для той работы, которая ждала впереди. Для такого сражения требовался инструмент, обладающий гибкостью плужного лемеха. Он оставил творение дель Реи у тела и выскользнул на улицу.

Борс ждал в переулке рядом с церковью: он стоял над кучей стали, пытаясь втиснуть свои медвежьи лапы в пару сабатонов. Тангейзер подумал, что они достаточно велики, чтобы налезть на его ноги поверх сапог, и осмотрел остальную добычу. Полного комплекта доспехов, подходящих для его ног, не оказалось, поэтому он разобрал те, что имелись, закатал сапоги до колена и укрепил их спереди парой наголенников. Нашел пару наколенников, которые, после некоторой подгонки, подошли к его коленям. Снова раскатал сапоги до бедра и закрепил сверху пластины набедренников. Весь этот наряд местами тер, местами жал, но уж лучше так, чем получить кривой саблей по ноге. Он развязал свой узел и вынул рифленую кирасу, выкованную в Нюрнберге Кунцом Грюнвальтом. Борс помог ему закрепить оплечье и наручи. Англичанин отказался от сабатонов, зато предъявил права на единственную пару перчаток с длинными пальцами, подходившую им обоим. Но, с учетом дамасского мушкета, Тангейзер выиграл и сунул перчатки за пояс. Борс нашел пару латных перчаток с полупальцами, чем и удовольствовался. У них были шлемы-морионы с большими гребнями и открытым лицом, с защищенными щеками и челюстью, завязывающиеся под подбородком алыми шелковыми лентами. Потяжелев на пятьдесят фунтов каждый, они подхватили свои длинноствольные ружья и пошли вдоль западной стены туда, где полыхало пламя.