Карла снова разрыдалась, на этот раз перед иконой. От любви к доброму сердцу Матиаса. От горя, что отец ее уходит. От отчаянной благодарности за любовь дона Игнасио, потому что в самом дальнем уголке своего сердца она никогда не теряла веры в его любовь. От скорби по Орланду и от боли за собственную глупость. Она ощутила, как кто-то вошел в боковой придел у нее за спиной, и перестала плакать.

Это был Ла Валлетт.

Он опустился на колени у ограды рядом с ней и немедленно с головой ушел в молитву. Он не сознавал ее присутствия. Он казался человеком, впавшим в транс. Карла задумалась, какой груз лежит на его совести. О его страхе за мальтийский народ. О людях, которых он каждый день отправляет на другую сторону гавани на верную гибель. Об ошибках, в основном его собственных, которые могут потребовать еще больших жертв. Карла посмотрела на изображение Богоматери и спросила у Нее, что ей делать теперь. И Богоматерь ей сказала.

* * *

После всех трудов предыдущих дней Матиас отправился отдыхать, и Карла ждала, когда он проснется, чтобы поговорить с ним. Он не выходил до полудня, она даже подумала, не принял ли он снотворного. Или, может быть, был занят с Ампаро. Мысль о них двоих до сих пор вызывала у нее спазмы, но за это ей нужно было винить только себя, а не их. Когда Матиас наконец появился, он, кажется, был расстроен. Они встретились в трапезной, где он без всякого аппетита ковырял свой завтрак. Они поговорили о том о сем, затем он спросил, каковы ее дальнейшие планы.

— Мое верное место в мире — здесь, — сказала она.

Он воспринял это, мрачно глядя сквозь кофейную чашку. Чашка была крошечная, изящная, она казалась абсурдно нематериальной в его загорелой до орехового оттенка руке.

— Орланду не вернется, — сказал он. — Во всяком случае, в целости.

— Мое место здесь, увижу ли я Орланду снова или нет. — Она наблюдала, как он силится сдержать мрачное разочарование. Тангейзер был не из тех людей, которые предаются отчаянию, — на самом деле его несгибаемость перед лицом несчастий ее поражала, — поэтому Карлу так задело его подавленное настроение. Особенно потому, что сама она была тому причиной. Она протянула руку и коснулась его руки. — Вы хотите, чтобы я уехала с острова, и я понимаю почему…

— В этом я сильно сомневаюсь. — Голос его звучал резко, и она ощутила, что ее отталкивают. Но он пояснил: — Вы никогда не видели, что турки делают в завоеванном городе. Вас будут насиловать часами, может быть, днями. Потом, если повезет, вас прирежут. Если не повезет, вас продадут и отправят в какой-нибудь бордель в Северной Африке.