Борс, которому тоже выпало оказаться на посту чести, оторвался от созерцания войска Великого турка и потянул носом воздух, будто бы вдыхая тонкий аромат, потом взглянул на Тангейзера.

— Ты чуешь? — шепотом спросил он.

Тангейзер видел, как серые глаза англичанина осветились улыбкой.

— Запах славы, — сказал Борс.

Тангейзер не ответил. Слава затягивает хуже опиума. Он боялся ее хватки.

Борс оглядел стены крепости, потом взглянул на широкое блестящее покрывало холмов.

— Разве такое возможно? — спросил он с трепетом. — Чтобы столько людей было обречено на смерть?

Тангейзер тоже посмотрел на них. И снова ничего не ответил, потому что в ответе не было необходимости.

Этим сверкающим драгоценными камнями парадом Великий турок нанес первый удар по моральному духу защитников крепости. И теперь Религия ударила в ответ. Ла Валлетт жестом отдал приказ Андреасу, паж поклонился, вышел на бастион, где передал брату-рыцарю приказ великого магистра. Рыцарь поднял и опустил меч, сверкнувший на солнце.

Тангейзер обернулся.

Под виселицей над Провансальскими воротами стоял обнаженный и дрожащий старик-кукловод, за которым Тангейзер пришел, след в след, с улицы Мажистраль. Вперед вышел сержант и ударил кукловода между лопаток древком копья. Старик лишился остатков самообладания, его ноги согнулись, как трава на ветру, он обмочился и с последним криком, заглушённым канатным узлом, который ему жестоко впихнули между челюстями, старик полетел в пространство. Падение казалось бесконечным. Затем веревка хлопнула, звук, похожий на выстрел, разнесся над равниной, и обе армии увидели, как карагоз дернулся и заплясал, словно кукла из его собственного театра, в шести футах над дном рва внизу.

Ла Валлетт отдал приказ, чтобы в каждый день осады вешали по турку. Тангейзер признал это блестящим ходом, и не только потому, что подобная жестокость была вызовом великолепию врага, но и потому, что давала понять обеим армиям: завершится столкновение только полным уничтожением одной или другой. И, как привет от защитников, выбор старого карагоза в качестве первой жертвы тоже был не случаен. Старый кукловод был известен каждому островитянину и на самом деле обладал определенным общественным влиянием. Для большинства он был единственным мусульманином с человеческим лицом. И теперь он болтался под перекладиной виселицы, и содержимое его кишечника и мочевого пузыря стекало по кривым пальцам ног. Так Ла Валлетт одним махом сделал всех жителей острова соучастниками жестокого и несправедливого убийства. Он обратил каждое сердце в камень. Он выставил их всех чудовищами в глазах врага. Теперь каждый человек в христианской крепости знал, что этой войне суждено стать дикой и безнравственной.